Когда тварь одним махом оттяпала ему весь прибор, он смолк
навсегда.
32
Сквозь заднее стекло первого «хамви» Генри долго наблюдал,
как неясная фигура за рулем второго грузовика раскачивается взад и вперед. Он
тихо радовался густому снегу, крови, заляпавшей лобовое стекло «хамви» и
мешавшей смотреть.
Он и без того слишком хорошо все видел.
Наконец фигура за рулем перестала шевелиться и упала. Чья-то
неуклюжая тень поднялась над ней, казалось, торжествуя победу. Генри знал, что
это такое. Он уже видел одну на постели Джоунси, там, в «Дыре». Но и в том
«хамви», что гнался за ними, окно разбито. Сомнительно, чтобы тварь могла
похвастаться интеллектом, но сколько времени у нее уйдет на то, чтобы
среагировать на свежий воздух?
Они не любят холода. Он их убивает.
Это верно, но Генри не хотел оставлять ее в живых, и не
только потому, что водохранилище слишком близко. Откуда-то взялся огромный
долг, и остался он один, чтобы представить счет. Джоунси часто говорил, что
платежи — самая сволочная штука на свете. Но пришло время платить.
Он перегнулся через сиденье. Никакого оружия. Кое-как
дотянулся до приборной доски и пошарил в «бардачке». Ничего, кроме квитанций на
бензин, накладных и потрепанной книжонки в мягкой обложке, озаглавленной «Как
стать своим лучшим другом».
Генри открыл дверь, ступил в снег, и ноги мгновенно куда-то
уехали. Он с размаху плюхнулся на задницу, оцарапав по пути спину о высокое
крыло «хаммера». Трахни меня, Фредди.
Генри кое-как поднялся. Снова поскользнулся, но на этот раз
вовремя успел схватиться за дверцу. И осторожно обошел грузовик, не отрывая
взгляда от его двойника, стоявшего позади. Тварь все еще дергалась и ерзала,
алчно дожирая водителя.
— Оставайся на месте, красавица, — расхохотался Генри. Он
сам сознавал, как дьявольски безумно звучит хохот в этой пустыне, но
остановиться не мог. — Снеси парочку яиц. Я эггмен в конце концов. Твой добрый
сосед, эггмен. Хочешь, принесу «Как стать своим лучшим другом»? Дать почитать?
У меня есть экземплярчик.
Он все бормотал и бормотал, продолжая заливаться смехом.
Скользя в предательски мокром снегу, как мальчишка, бегущий после уроков
покататься с горки. Цепляясь за «хаммер», хотя, кроме как за двери, особенно
цепляться было не за что. Наблюдая, как прыгает и резвится тварь… и вдруг она
исчезла. Ой-ой. Куда, на хрен, она девалась? В каком-то идиотском фильме
Джоунси в этот момент звучит нагнетающая жуть музыка. Нападение Срань-Хорьков,
Космических Убийц, подумал Генри и снова закатился смехом.
Наконец ему удалось добраться до кузова. Вот она, кнопка,
которую следует нажать, чтобы защелка заднего стекла поднялась… если, конечно,
защелка существует. Может, и нет. Интересно, как Оуэн сюда залез?
Генри не помнил. Хоть расстреляйте его, не помнил. Ничего не
скажешь, никогда ему не быть своим лучшим другом.
Все еще истерически кудахча, он ткнул пальцем в кнопку, и
заднее стекло распахнулось. Генри заглянул внутрь. Слава Богу, ружья. Армейские
карабины вроде того, что Оуэн взял в свою последнюю разведку. Генри схватил его
и осмотрел. Предохранитель: есть. Переводчик режимов: есть. Обойма с
маркировкой «АРМИЯ США КАЛ.5.56. 120 патр.»: есть.
— Так просто, что даже байруму под силу, — объявил Генри и
схватился за живот, заходясь в новом припадке, но тут же поскользнулся и едва
не брякнулся опять. Ноги не сгибались, спину ломило, сердце разрывалось от
боли… и все же он смеялся.
Подхватив ружье (отчаянно надеясь при этом, что сумел снять
его с предохранителя), он зашагал к «хамви» Курца. В ушах звенела нагнетающая
жуть музыка, но смех по-прежнему рвался наружу. Помни о бензобаке. Театр
абсурда, вернее, кино абсурда. Но где же Гамера, Космический Ужас?
И словно услышав его мысли… а Генри только сейчас сообразил,
что это вполне возможно, — хорек врезался головой в заднее стекло. То, которое,
к счастью, осталось целым. К окровавленной голове прилипли волосы и лохмотья
плоти. Омерзительные черные виноградины глаз таращились на Генри. Неужели тварь
знала, что сзади есть запасный выход? Возможно. И, возможно, понимала, что
воспользоваться им означает быструю смерть.
Оно ощерилось.
Генри Девлин, когда-то автор обзорной статьи «Конец
ненависти», помещенной в «Нью-Йорк таймс» и получившей премию Ассоциации
американских психиатров за «Сочувствие и сострадание», в ответ растянул губы,
обнажая клыки. С огромным удовольствием. И выставил средний палец. За Бивера. И
за Пита. Тоже с огромным удовольствием.
Едва он поднял карабин, как хорек, может, и безмозглый, но
не настолько, нырнул вниз. Плевать, он все равно не собирался стрелять через
окно. Но если тварь сейчас на полу, уже неплохо. Поближе к бензину, поближе к
смерти, крошка. Он перевел карабин в автоматический режим и выдал длинную
очередь в бензобак.
Грохот выстрелов оглушил его. На месте крышки бензобака
появилась огромная дыра с рваными краями, и ничего больше. Ничего. Ничего не
скажешь, совсем не Голливуд. Там такое дерьмо сработало бы как часы, успел
подумать Генри, прежде чем услышал хриплый шепоток, сменившийся зловещим
шипением. Он поспешно отступил на два шага, прежде чем земля снова ушла из-под
ног. На этот раз падение спасло ему глаза и, возможно, жизнь. Кузов «хамви»
Курца взорвался секундой позже. Пламя било из-под низа огромными желтыми
лепестками. Шины полопались с громким треском. Во все стороны полетели обломки
стекла, едва не задев Генри. Жар становился таким нестерпимым, что он быстро
отполз, держа карабин за ремень и дико хохоча. Последовал второй взрыв, и на
этот раз в воздухе завыла, засвистела шрапнель.
Генри поднялся, хватаясь за ветви ели, как за перила, словно
полз по лестнице, постоял, смеясь и отдуваясь: ноги ноют, спина ноет, шея ноет,
как свернутая.
Вся задняя часть «хамви» Курца была объята пламенем. Он
слышал, как внутри бешено стрекочет горящая тварь.
Обойдя на почтительном расстоянии полыхающий «хамви», он
приблизился со стороны правой дверцы и прицелился в разбитое стекло.
Нахмурился, соображая что-то, и понял, почему все это кажется полным
идиотизмом. Все стекла были разбиты. Все, за исключением лобового.
Генри снова задохнулся от смеха. Что он за кретин! Полный
кретин!
В адском пламени по-прежнему металась тварь, пьяно
раскачиваясь взад и вперед. Сколько патронов осталось в обойме, если долбанная
сука вырвется наружу? Пятьдесят? Двадцать? Пять? Но сколько бы их ни было, он
должен справиться. Он не рискнет вернуться ко второму грузовику за новой
обоймой.
Но тварь так и не показалась.
Генри подождал минут пять. Потом решил для верности постоять
еще столько же. Падал снег, горел «хамви», выпуская в белое небо клубы черного
дыма. Он смотрел на пожар и думал о карнавале «Дни Дерри». Гэри Ю. С. Бондз
поет «Новый Орлеан», и гордо шествует великан на ходулях, легендарный ковбой, и
Даддитс заходится от волнения, подпрыгивая на месте. Думал о Пите, стоявшем у
ворот ДДХС, с руками, сложенными ковшиком — как старательно он делал вид, что
курит. Пите, мечтавшем быть капитаном первой экспедиции НАСА на Марс. Думал о
Бивере и его Фонзи-куртке, Биве и его зубочистках, Биве, певшем Даддитсу — по
реке плывет кораблик, не простой, а золотой — Биве, обнявшем Джоунси в день
свадьбы и велевшем ему быть счастливым, счастливым за всех них.
