— И нашей тоже, — добавил Джоунси.
— Наверное, ты прав.
— Мне так совестно, что мы бросили его на столько лет.
Подумать только, он свалился с лейкемией, а мы, мать нашу, даже не знали…
— Знали, — коротко возразил Генри.
Джоунси взглянул на него, подняв брови.
— Эй, Генри! — окликнула Карла. — Какой тебе бургер? Хорошо
про…
— Только не сырой! — крикнул он в ответ.
— Есть, сэр, как прикажете, сэр! Будь лапочкой, возьми
малыша, а то в этой сосиске уже больше земли, чем мяса. Забери его и отдай
отцу.
Генри сбежал по ступенькам, выудил Ноэла из-под стола и
отнес на крыльцо.
— Ени! — весело пискнул полуторагодовалый Ноэл.
Генри замер, ощущая, как по спине бежит ледяной холодок.
Словно перед ним вдруг встал призрак.
— Ее, Ени! Ее! — визжал Ноэл, для пущего убеждения тыча
Генри в нос извалянной в грязи сосиской.
— Спасибо, подожду своего бургера, — отказался он, не
сбавляя шага.
— Не оцес мою асику?
— Генри будет есть свою, солнышко. Но, пожалуй, стоит взять
эту пакость. Как только остальные будут готовы, получишь новую.
Он выкрутил сосиску из ручонки малыша, плюхнул его на колени
Джоунси и снова устроился на ступеньке. К тому времени, как Джоунси выковырял
из пупка своего сыночка горчицу и кетчуп, тот почти спал.
— То есть как это «знали»? — подступил Джоунси к другу.
— Оставь, Джоунси! Может, мы бросили его или пытались, но
думаешь, Даддитс когда-нибудь покидал нас? Ты веришь этому после всего, что
случилось?
Джоунси покачал головой. Очень медленно.
— Кое-что забывалось, кое-что мы переросли, но мы навек
отравлены той историей с Ричи Гренадо. Она разъедала нас, совсем как Оуэна
Андерхилла — тот случай с разбитым блюдом Рейплоу.
Джоунси не нужно было спрашивать, что за случай: в Вайоминге
у них было бесконечно много времени, чтобы рассказать друг другу недостающие
части истории.
— Знаешь, есть старое стихотворение о человеке, пытавшемся
обогнать самого Бога, — задумчиво протянул Генри. — «Небесная гончая». Даддитс,
конечно, не был Богом, упаси Господь, но он был нашей гончей. Мы бежали быстро,
как могли, но…
— Так и не смогли вырваться из Ловца снов, верно? —
договорил Джоунси. — Никто из нас так и не сумел. А потом пришли они. Байрум.
Безмозглые споры в космических кораблях, созданных другой расой. Это все, чем
они были? Все, чем были?
— Думаю, мы никогда не узнаем. Прошлой осенью мы нашли ответ
только на один вопрос. Веками мы смотрели на звезды и спрашивали себя, одни ли
мы во вселенной. Что ж, теперь мы знаем, что не одни. Большая радость, ничего
не скажешь! Джерритсен… помнишь Джерритсена?
Джоунси кивнул. Разумеется, он помнил Терри Джерритсена,
флотского психолога, из той команды, что допрашивала их в Вайоминге. Он еще
любил подшучивать над тем, как типично для дядюшки Сэмми засунуть его в такую
глушь, где ближайшая вода — коровий пруд Ларса Килборна. Джерритсен и Генри
стали близкими — если и не друзьями, то лишь потому, что не позволяла ситуация.
Пусть с Джоунси и Генри хорошо обращались, все же в Вайоминге они не просто
гостили. Зато Генри Девлин и Терри Джерритсен были коллегами, а подобные вещи
всегда имеют значение.
— Джерритсен с самого начала предполагал, что ответы
получены на два вопроса: мы не одни во вселенной и не единственные разумные
существа во вселенной. Я всячески старался убедить его, что второй постулат
основан на ложном посыле, все равно что дом, построенный на песке. Не думаю,
что до него дошло, но мне, похоже, удалось посеять в его душе зерно сомнения.
Чем или кем ни были байрумы, они не кораблестроители, а раса, построившая
корабль, вполне могла исчезнуть. Или превратиться в байрумов.
— Мистера Грея глупым не назовешь.
— Нет, он удивительно поумнел с той минуты, как пробрался в
твою голову, с этим нельзя не согласиться. Мистер Грей был тобой, Джоунси.
Украл твои эмоции, твою память, твою любовь к бекону.
— Я теперь его в рот не беру.
— Почему-то это меня не удивляет. Он похитил твою
индивидуальность, а это включало и вывихи подсознания. Все, что ты любил в
ужастиках Марио Бейвы и вестернах Серджио Леоне, все, что питается страхом и
насилием… старина, мистер Грей обожал это дерьмо. И почему бы нет? Все это
примитивные орудия выживания. И как оставшийся последним из своего вида во
враждебной среде, он хватался за любое орудие, до которого мог дотянуться.
— Дерьмо собачье, — бросил Джоунси. На лице явственно
отразилось отвращение, которое он питал к этой мысли.
— Ничего подобного. В «Дыре в стене» ты видел то, что и
ожидал увидеть, все, что вбил себе в голову, — пришельца из «Секретных
материалов» — тире — «Близких контактов третьего рода». Ты вдохнул байрум… Вне
всяких сомнений, это и было единственным физическим контактом. Но ты оказался
полностью невосприимчив к нему. Как, насколько нам теперь известно, не менее
пятидесяти процентов представителей человеческой расы. Подхватил ты нечто вроде
намерения — направленной вслепую директивы. Блин, для этого нет слова, потому
что не существует слова для них. Но, думаю, он проник в тебя, потому что ты
поверил, будто он там был.
— Хочешь сказать, — начал Джоунси, глядя поверх головки
спящего сына, — что я едва не уничтожил человечество из-за типичного случая
истерической беременности?
— Нет, конечно же, нет, — помотал головой Генри. — Будь это
так, все прошло бы бесследно, не тяжелее, чем… чем… простуда. Но мысль о
мистере Грее застряла в тебе, как муха в паутине.
— Вернее, в Ловце снов.
— Да.
Оба замолчали. Скоро Карла позовет их есть сосиски и
гамбургеры, картофельный салат и арбуз, под голубым щитом бесконечно
проницаемого неба.
— Скажешь, все это совпадение? — не выдержал Джоунси. — Что
они случайно очутились в Джефферсон-тракт, как раз в то время, когда там был я?
И не только я! Ты и Пит с Бивом. Плюс Даддитс всего в паре сотен миль к югу, не
забывай. Потому что Даддитс связывал нас. Удерживал вместе.
— Даддитс всегда был обоюдоострым мечом. С одной стороны —
Джози Ринкенхауэр, Даддитс-спаситель, Даддитс-герой. С другой — Ричи Гренадо —
Даддитс-убийца.
Только Даддитсу требовались мы. Чтобы помочь найти. Чтобы
помочь убить. Я в этом уверен. Мы обладали более глубоким подсознанием. Питали
его ненавистью и страхом, боязнью, что Ричи Гренадо действительно достанет нас,
как обещал. В нас всегда было больше тьмы, чем в Даддитсе. Злости в нем было
ровно настолько, чтобы поставить колышек на несколько цифр назад, и то, больше
чтобы позабавиться. Все же… помнишь тот случай, когда Пит нахлобучил Даддитсу
кепку на глаза, и тот влепился в стену?
