Они вскарабкались на вершину холма. На другой стороне ветер
не так свирепствовал. К тому времени, как они спустились, Генри позволил себе
надеяться, что хотя бы эта часть их путешествия окончится благополучно. Но на
полпути к темнеющему остову убежища женщина рухнула, сначала на колени, потом
лицом вниз. И осталась лежать неподвижно, чуть повернув голову, только пар,
вырывавшийся изо рта, служил признаком того, что она еще жива (ах, насколько
все было бы проще, замерзни она несколько часов назад, подумал Генри). Немного
отдохнув, она легла на бок и утробно рыгнула.
— Ах ты, надоедливая п…а! — сказал Пит не зло, скорее
устало, и глянул на Генри. — Ну, что теперь?
Генри опустился на колени, кричал на нее, щелкал пальцами,
хлопал в ладоши, считал до трех. Бесполезно.
— Останься с ней. Может, я найду что-то вроде волокуши.
— Желаю удачи.
— Можешь предложить что-то другое?
Пит, поморщившись, уселся в снег и вытянул перед собой
больную ногу.
— Нет, сэр, — вздохнул он. — Все блестящие мысли истощились.
7
Генри добрался до хижины минут за шесть. Раненое бедро
онемело, но он старался не обращать внимания. Если дотащить сюда Пита и женщину
и если «арктик кэт»
[14]
, стоявший без дела в «Дыре в стене», заведется, все еще
может обойтись. И черт возьми, интересная штука эти небесные огни…
Крыша из рифленого железа обвалилась очень удачно. Перед,
выходивший на дорогу, оставался открытым, но упавший лист образовал заднюю
стенку, и из неглубокого сугроба выглядывал кусок грязно-серого брезента,
усыпанный опилками и щепками.
— Есть! — крикнул Генри, хватая примерзший брезент.
Оторвать его от земли удалось не сразу, но в конце концов
ткань с треском подалась, напомнив Генри о звуках, издаваемых женщиной. Таща за
собой брезент, он устремился туда, где оставил Пита и незнакомку.
Пит по-прежнему сидел в снегу рядом с бесчувственной
женщиной, неестественно выставив ногу.
8
Все оказалось куда легче, чем посмел надеяться Генри. Самым
трудным было взвалить ее на брезент, дальше все пошло как по маслу. Несмотря на
свой вес, она скользила по снегу, как на санях. Генри тихо радовался холоду.
Будь сейчас градусов на пять теплее, мокрый снег прилипал бы к ткани. Да и
дорога была совсем короткой.
Снег уже доходил до щиколоток и валил все гуще, но и снежные
хлопья стали крупнее. Как они горевали, увидев такие в детстве! «Кончается!» —
говорили они друг другу, скорбно вздыхая.
— Эй, Генри! — окликнул Пит, чуть задыхаясь, но это уже не
имело значения: до хижины было рукой подать. Да и Пит старался беречь ногу и
семенил, почти не сгибая колена.
— Что?
— Последнее время я часто вспоминаю Даддитса… и… ну, не
странно ли?
— Нет костяшек, — не задумываясь, сказал Генри.
— Точно, — нервно подхватил Пит. — «Нет костяшек, нет игры».
Не думаешь, что это странно?
— Если это так, — ответил Генри, — мы оба не в себе.
— Ты это о чем?
— Я сам часто думаю о Даддитсе. С прошлого марта. Мы с
Джоунси собирались поехать к нему…
— Правда?
— Да. Но Джоунси как раз сбила машина.
— Спятивший старый мудак! Как только ему разрешили сесть за
руль! — взорвался Пит. — Джоунси чудом остался в живых!
— Именно чудом, — кивнул Генри. — Остановка сердца в машине
«скорой». Едва спасли.
Пит замер с открытым ртом.
— Нет, правда? Так паршиво? Так близко?
Генри только сейчас понял, что проболтался.
— Да, только держи язык за зубами. Карла мне сказала, но
Джоунси, похоже, не знает. А я так… — Он неопределенно махнул рукой, но Пит
понимающе кивнул. «А я так ничего и не почувствовал», — хотел сказать Генри.
— Не волнуйся, я нем как рыба, — заверил Пит.
— Да уж, постарайся.
— Так вы и не добрались до Дадса.
— Не пришлось, — покачал головой Генри. — За всеми этими
треволнениями с Джоунси я совсем забыл. Тут и лето настало, знаешь, как одно
цепляется за другое…
Пит сочувственно вздохнул.
— Но поверишь, я тоже думал о нем, совсем недавно. У
Госслина.
— Малыш в цветастой рубашонке? — спросил Пит. Каждое слово
вырывалось изо рта облачками пара.
Генри кивнул. «Малышу» вполне могло быть лет двадцать —
двадцать пять. Трудно сказать, когда речь идет о даунах. Рыжеволосый, семенивший
по центральному проходу маленького темного магазинчика, рядом с мужчиной,
похоже, отцом: та же охотничья куртка в черно-зеленую клетку и, что важнее
всего, с такими же морковными волосами, только поредевшими настолько, что
местами проглядывал голый череп. И взгляд предостерегающий, ясно говоривший:
«Попробуйте словом обмолвиться насчет моего парня, худо придется».
И, разумеется, никто из них слова не сказал, в конце концов
они отмахали двадцать миль от «Дыры в стене», чтобы запастись пивом, хлебом и
хот-догами, а не нарываться на неприятности. Кроме того, они когда-то знали
Даддитса… собственно говоря, почему знали… знают и сейчас, посылают подарки на
Рождество, открытки на дни рождения Даддитса, который когда-то, по-своему, на
свой особый, своеобразный манер, был одним их них. Правда, Генри вряд ли мог
признаться Питу, что думает о Дадсе в самые неподходящие моменты. Моменты? Да
нет, с тех пор, как шестнадцать месяцев назад понял, что хочет покончить с
собой, и все, что он делает и говорит, стало либо способом оттянуть неизбежное,
либо подготовкой к грядущему событию. Иногда он даже видел во сне Бива,
твердившего: «Дай я это улажу, старик…», и Даддитса, с любопытством
повторявшего: «Сто увадис?»
— Нет ничего странного в том, что мы вспоминаем Даддитса,
Пит, — сказал он, втаскивая импровизированные санки в шалаш и тяжело отдуваясь.
— Мы мерили себя по Даддитсу. Даддитс — самое светлое, что было в нашей жизни.
Наш звездный час.
— Ты так считаешь?
— Угу. — Генри поспешно плюхнулся на снег, решив отдышаться,
прежде чем переходить к следующему пункту плана.
Сколько там на часах? Почти полдень. К этому времени Джоунси
и Бивер наверняка поняли, что дело не только в метели и что им пришлось худо.
Может, догадаются завести снегоход (если он работает, напомнил себе Генри, если
чертова таратайка работает) и отправятся на поиски. Это сильно упростит
ситуацию.
