— Майка, шмайка, кому все это надо? — отмахивается Джоунси.
— Давайте-ка…
— Придержи коней, — говорит Бивер. — Видишь, совсем хорошая.
Да вот только, когда поднимает ее, оказывается, что хорошего
мало. Новая, да, новая с иголочки форма «Тигров», с номером 19 на спине. Пит
гроша ломаного не даст за футбол, но остальные узнают номер Ричи Гренадо.
Воротник сзади разорван, словно ее хозяин пытался удрать, но был схвачен за
шиворот и резким рывком водворен на прежнее место.
— Похоже, я ошибся, — грустно шепчет Бив, швыряя майку. —
Пошли.
Но прежде чем они успевают сделать несколько шагов,
натыкаются еще на кое-что, на этот раз не красное, а желтое, ярко-желтый
пластик, который так любят малыши. Генри, гарцующий впереди, поднимает это
желтое. Коробка для завтраков. На крышке — Скуби Ду с друзьями, бегущие из дома
с привидениями. Как и майка, она выглядит совсем чистенькой, не похоже, что
валялась все это время вместе с мусором, и тут Генри становится не по себе.
Кажется, не стоило им вообще забираться в это заброшенное место… по крайней
мере можно было бы выбрать для этого другой день. Правда, даже в свои
четырнадцать он соображает, что сморозил чушь. Когда дело доходит до «киски»,
нужно либо действовать сразу же, либо отказаться, а о том, чтобы отложить такое
событие, и речи быть не может.
— Ненавижу этот сраный мультик, — повторяет Пит,
рассматривая коробку через плечо Генри. — Заметил, они никогда не меняют
одежду, из серии в серию?
Джоунси берет у Генри коробку со Скуби Ду и переворачивает,
чтобы взглянуть на буквы, старательно выведенные на обратной стороне. Безумное
возбуждение в глазах Джоунси постепенно тает, сменяясь легким недоумением, и у
Генри возникает отчетливое ощущение того, что Джоунси тоже жалеет о
предпринятой экспедиции. Уж лучше бы они пошли постучали мячом…
Наклейка на обратной стороне гласит:
Я ПРИНАДЛЕЖУ ДУГЛАСУ КЭВЕЛЛУ, МЕЙПЛ-ЛЕЙН, ДОМ 19, ДЕРРИ,
ШТАТ МЭН.
ЕСЛИ МАЛЬЧИК, КОТОРОМУ Я ПРИНАДЛЕЖУ, ПОТЕРЯЕТСЯ, ЗВОНИТЕ
949-18-64. СПАСИБО.
Генри открывает рот, собираясь сказать, что коробка и майка
скорее всего принадлежат парнишке, который ходит в Академию Дебилов, это уж
точно, стоит только прочесть надпись, совсем как бирка на собачьем ошейнике
пса, но в этот момент с противоположной стороны здания, там, где взрослые парни
играют в бейсбол, доносится вопль, такой жалобный, что Генри пускается бежать,
даже не подумав об изумленных нотках, которыми он пронизан. О полном ужаса
изумлении того, кого впервые в жизни обидели или напугали (или и то, и другое).
Остальные мчатся следом, продираясь через путаницу сорняков
подъездной дорожки, той, что ближе к зданию, растянувшись в линию: Генри, за
ним Джоунси, Бив и Пит.
Оттуда слышатся раскаты мужского смеха.
— Ну же, жри, — командует кто-то. — Как сожрешь, можешь
топать отсюда. Дункан даже отдаст тебе штаны, если попросишь.
— Да, если… — начинает другой мальчишка, вероятно, Дункан,
но тут же смолкает, уставясь на Генри и его друзей.
— Эй, парни, кончай! — орет Бивер. — Кончай, мать вашу!
Двое приятелей Дункана в куртках школы Дерри, сообразив, что
их уединение грубо нарушено, оборачиваются. Перед ними на коленях, одетый
только в трусы и одну кроссовку, с лицом, измазанным грязью, кровью, слезами и
соплями, стоит мальчишка неопределенного возраста. Нет, совсем не ребенок, судя
по поросшей пушком груди, но кажется все равно малышом. Ярко-зеленые глаза с
косым китайским разрезом полны слез.
На красно-кирпичной стене, позади этой компании и белеют
выцветшие буквы этого изречения:
Нет костяшек, нет игры.
Что означает, вероятно, совет забрать костяшки и играть
подальше от здания и пустой площадки, где все еще видны глубокие следы от баз и
полуосыпавшийся холмик подающего, но кто может сказать наверняка? Нет костяшек,
нет игры.
В последующие годы они часто будут повторять эту фразу; она
станет одной из личных кодовых реплик их юности, не имеющих определенного
значения. Пожалуй, всего ближе «кто знает?» или «что тут поделаешь?». Лучше
всего произносить ее с улыбкой, разводя руками или пожимая плечами.
— Это еще что за говнюки? — спрашивает Бива один из парней.
У него на левой руке что-то вроде бейсбольной рукавицы или
перчатки для гольфа… что-то спортивное. Ею он держит комок сухого собачьего
дерьма, который и пытается заставить съесть почти голого мальчишку.
— Что это вы делаете? — в ужасе кричит Джоунси. — Хотите,
чтобы он это съел?! Да вы спятили!
У парня, держащего дерьмо, поперек переносицы белеет лента
пластыря, и Генри едва не взрывается смехом, узнав героя. Вот так вмастил! Ну прямо
по заказу! Они хотели взглянуть на «киску» королевы бала, а наткнулись на
короля, чей футбольный сезон завершился без особых трагедий, если не считать
сломанного носа, и который теперь развлекается на свой лад, пока остальная
команда тренируется к ближайшему матчу.
Ричи Гренадо, очевидно, не понял, что узнан: он пялится на
Джоунси. Его застали врасплох, и кроме того, голос Джоунси полон такого
неподдельного отвращения, что Ричи в первую минуту теряется и делает шаг назад.
Но тут же сообразив, что малый, посмевший говорить с ним таким укоризненным
тоном, моложе года на три и легче на сотню фунтов, снова поднимает опустившуюся
было руку.
— Я заставлю его сожрать этот кусок дерьма, — говорит он. —
А потом отпущу. И ты брысь отсюда, сопляк, если не хочешь половину.
— Да, отвали, — вступает третий. Ричи Гренадо — здоровый
бычок, но и ему далеко до этого амбала, ростом этак в шесть футов пять дюймов,
с изъеденной фурункулами физиономией. — Пока не…
— Я знаю, кто вы, — обрывает Генри.
Взгляд Ричи переползает на Генри. Настороженный и
одновременно раздраженный.
— Уе, сынок, да побыстрее. В последний раз предупреждаю.
— Ты Ричи Гренадо. Я видел твое фото в газетах. Что,
по-твоему, люди скажут, если мы раззвоним по всей округе, на чем тебя поймали?
— Никому вы ничего не раззвоните. Потому что мертвые молчат,
— шипит тот, которого зовут Дунканом. Светло-русые грязноватые волосы
беспорядочной копной лохматятся вокруг лица и падают на плечи. — Пшли отсюда!
Кому сказано!
Генри, не обращая внимания, в упор смотрит на Ричи Гренадо.
И ничуточки не боится, хотя сознает, что этим троим вполне по силам растоптать
их в лепешку: он пылает бешеной яростью, такого с ним никогда еще не было.
Парень, стоящий на коленях, явно из слабоумных, но не настолько, чтобы не
понимать, что эти трое намеренно мучают его, сначала порвали майку, потом…
