Джоунси посмотрел под столом, заглянул в ящики, сложенные у
дальней стены, в бардачок под пассажирским сиденьем «арктик кэт». Там лежали
запасная фара, все еще в коробке, и полпачки «Лаки Страйк», но чертова лента
как сквозь землю провалилась.
Он физически ощущал, как утекают минуты. В какую-то из них
ему ясно послышался голос Бива, зовущий его, но Джоунси не хотел возвращаться
без ленты, поэтому просто поднял старый клаксон, валявшийся на полу, и
несколько раз нажал резиновую потрескавшуюся грушу, извлекая заунывный вой,
который наверняка страшно понравился бы Даддитсу.
Чем яростнее он расшвыривал барахло в поисках ленты, тем
настоятельнее казалась необходимость отыскать ее. Нашелся, правда, моток
шпагата, но как, спрашивается, закрепить туалетное сиденье шпагатом?! Кажется,
в одном из кухонных шкафчиков спрятан скотч, Джоунси был почти в этом уверен,
но тварь в туалете, судя по плеску, довольно сильна, что-то вроде рыбы
приличного размера. Скотч просто не выдержит.
Джоунси нерешительно переминался, оглядывая сарай, теребя
волосы (он не надел перчатки и не слишком долго пробыл здесь, чтобы замерзнуть),
при каждом выдохе выпуская на волю белые комочки пара.
— Где же, мать твою? — вопросил он вслух, злобно треснув
кулаком по верстаку.
От удара невысокий штабель ящичков, набитых гвоздями,
шайбами, гайками и шурупами, перевернулся, содержимое рассыпалось, и по полу
покатился большой рулон изоленты. Подумать только, он, должно быть, десять раз
смотрел на нее, не замечая!
Джоунси сгреб рулон, сунул в карман куртки (хорошо еще, не
забыл одеться потеплее, хотя даже не потрудился застегнуть молнию) и повернулся
к двери. И тут раздался пронзительный вопль Бивера. Леденящие кровь звуки едва
доносились сюда, но Джоунси без труда их расслышал. Истошные, мучительные,
полные боли.
Джоунси рванулся к двери.
8
Биверова мама недаром твердила, что зубочистки рано или
поздно прикончат его, но разве в голову ей могло прийти подобное?!
Послушно сидя на закрытой крышке унитаза, Бив сунул руку в
нагрудный карман комбинезона, чтобы вытащить очередную зубочистку. Но там не
осталось ни одной — все рассыпались по полу. Две-три, правда, не были измазаны
кровью, но для того чтобы их достать, пришлось бы приподняться и чуть
наклониться вперед.
Бивер яростно спорил с собой. «Сиди, как пришитый», — велел
Джоунси, но эта тварь в туалете наверняка провалилась вниз, «погружаемся,
погружаемся, погружаемся» — как говорили в старых военных фильмах про
подводников. Но даже если и нет, он всего лишь оторвет зад от сиденья на
секунду-другую. Если тварь прыгнет, Бивер плюхнется обратно всей тяжестью,
может, сломает ей тонкую чешуйчатую шею (при условии, что таковая имеется).
Бив с тоской взирал на зубочистки. Парочка достаточно
близко, только руку протяни, но класть в рот окровавленные зубочистки, особенно
если вспомнить, откуда взялась кровь… бр-р-р… И кроме того, эта странная
мохнатая плесень, растущая в крови, в полосках цемента между кафелем, и… да,
теперь он ясно видит… и на зубочистках тоже, правда, не на тех, которые не
попали в кровь. Абсолютно чистые и белые, и он никогда в жизни не нуждался так
отчаянно в привычных ощущениях, в кусочке дерева, успокаивающе хрустящем под
зубами, как сейчас.
— Хрен с ним, — пробормотал Бив и, подавшись вперед, вытянул
руку.
Пальцы чуть-чуть не доставали до ближайшей чистой
зубочистки. Он напряг мышцы бедра, и зад соскользнул с сиденья. Он как раз
подцепил зубочистку — ага, поймал, — в это мгновение что-то ударилось в
закрытую крышку сиденья, ударилось с ужасающей силой, едва не вбив крышку в его
незащищенные яйца, и вытолкнуло его вперед. Бивер схватился за душевую
занавеску, в отчаянном усилии удержаться на ногах, но занавеска с металлическим
лязгом колец оторвалась от карниза, подошвы заскользили в крови, и Бивер
растянулся на полу с головокружительной скоростью человека, выброшенного
катапультой из кресла пилота. Позади взметнулось сиденье, с грохотом ударилось
об унитаз, и что-то мокрое и тяжелое рухнуло Биверу на спину. Что-то,
показавшееся ему мускулистым хвостом, червем или оторванным от чьего-то
уродливого тела пластинчатым щупальцем, свернувшимся между его ногами и
стиснувшим и без того ноющую мошонку в мощном питоноподобном объятии. Бивер
взвыл, приподняв голову с окровавленного кафеля (на подбородке большая ссадина,
глаза вылезают из орбит). Тварь, мокрая и холодная, растянулась от затылка до
поясницы, как живой свернутый ковер, издавая пронзительно-оголтелое чириканье,
стрекот взбесившейся обезьяны.
Бивер снова вскрикнул, пополз на животе к двери, потом
кое-как встал на четвереньки, пытаясь стряхнуть тварь. Стальная веревка между
ног сжалась снова, и откуда-то из жидкого марева боли, бывшего когда-то его
пахом, раздался тихий хлопок.
Иисусе, успел подумать Бив. Член Иисуса всемогущего, похоже,
это мое яйцо…
Визжа, потея, с высунутым, болтающимся по-собачьи языком,
Бивер сделал единственное, что пришло в голову: перевернулся на спину, в
тщетной попытке раздавить гадину о кафель. Тварь снова зачирикала, едва не
оглушив его, и принялась лихорадочно извиваться. Бивер сгреб хвост,
свернувшийся между бедрами, гладкий, безволосый… шипастый, словно усеянный
снизу крючками из жесткой щетины. И мокрый. Вода? Кровь? И то, и другое вместе?
— А-а-а-а! О Боже, отпусти! Сука гребаная, отпусти! Иисусе!
Мои долбаные яйца! Иисусе-е-е!
Но прежде чем он успел запустить руку под хвост, в затылок
вонзилась пригоршня игл. Бивер с ревом вскинулся, и тварь неожиданно
отвалилась. Он попытался встать на ноги. Пришлось отталкиваться руками, потому
что сил не осталось, а ладони все скользили, и уже не только в крови. Из
разбитого унитаза сочилась вода, и пол превратился в каток.
Наконец, поднявшись, он увидел нечто льнущее к косяку двери
и походившее на хорька-уродца: без ног, но с толстым красновато-золотистым
хвостом. Вместо головы — что-то вроде покрытого слизью бесформенного кома, с
которого пучились налитые злобой черные глазки. Нижняя половина нароста
распадалась, обнажая частокол зубов. Внезапно тварь бросилась на Бивера, как
змея: ком метнулся вперед, безволосый хвост обвился вокруг дверной ручки.
Бивер, с визгом отпрянув, поднес к глазам руку, на которой
больше не было трех пальцев. Остались только большой и мизинец. Как ни странно,
боли не было или все поглотила боль от раздавленной мошонки. Бивер попытался
отступить, но уперся икрами в разбитый унитаз. Дальше пути не было.
И эта тварь сидела в нем? — успел подумать Бивер. Она в нем
сидела?
Тварь разжала хвост или щупальце — кто знает? — и снова
ринулась на него: в верхней половине рудиментарной головы поблескивают идиотски
безумные глаза, нижняя утыкана костяными иглами. Откуда-то далеко, из какой-то
другой вселенной, где еще сохранился разум, доносился голос Джоунси, но Джоунси
опоздал, навсегда опоздал.
