Генри пришли на память наспех пройденный в колледже курс
судебной медицины, толстый учебник с фотографиями, мрачными, зачастую
тошнотворными снимками с мест преступлений. Ему долго не давал покоя один: жертву
убийства бросили в лесу, но обнаженное тело обнаружили дня через четыре. На
затылке, под коленями и между ягодицами успели вырасти поганки.
Четыре дня. Все же четыре дня. Но еще утром в доме не было
ни следа этой пакости, а ведь прошло всего…
Генри посмотрел на часы и увидел, что они остановились на
без двадцати двенадцать. А вместе с ними и время.
Он повернулся и заглянул за дверь, отчего-то убежденный, что
там что-то прячется.
Нет. Ничего, кроме «гаранда» Джоунси, прислоненного к стене.
Генри уже было отвернулся, но тут же сообразил: на ружье нет
грибка. Генри схватил «гаранд». Заряжен, поставлен на предохранитель, один
патрон в стволе. Генри повесил ружье на плечо и снова вернулся к противному
красному вздутию, пузырившемуся у двери ванной. Здесь сильнее ощущалась
эфирно-серная вонь, смешанная с чем-то совсем уж омерзительным. Генри медленно
пресек комнату, направляясь к ванной, вынуждая себя продвигаться шаг за шагом,
боясь (и все больше убеждаясь), что красный горб с серыми придатками в виде
раздвинутых ног — это все, что осталось от его друга Бивера. Еще минута — и он
увидит спутанные пряди длинных черных волос Бива или его ботинки «Доктор
Мартенс», которые Бивер называл своей «декларацией солидарности с лесбиянками».
Почему-то он вбил себе в голову, что «Доктор Мартенс» — некий тайный знак, по
которому лесбиянки узнают друг друга, и переубедить его оказалось невозможным.
Кроме того, он пребывал в твердой уверенности, что миром правят некие личности,
носящие имена Ротшильдов и Гольдфарбов, и вероятнее всего, отдают приказы из
глубоко законспирированного бункера, высеченного в скалах Колорадо. Бивер,
который всем удивленным восклицаниям предпочитал «трахни меня, Фредди»…
Но как можно с уверенностью сказать, что уродство в Дверях
ванной когда-то было Бивом или вообще кем-нибудь? Все это одни домыслы. Силуэт?
Но это еще ни о чем не говорит.
В губчатой массе что-то блеснуло, и Генри наклонился
поближе, одновременно задаваясь вопросом, не дали ли микроскопические споры
грибка всходы на влажных незащищенных глазных яблоках.
Блестящий предмет оказался дверной ручкой. Рядом валялся
поросший красновато-золотым пушком рулон изоленты. Генри вспомнил о
разгромленном сарае, опрокинутых коробках, выдвинутых ящиках. Может, именно это
искал Джоунси? Проклятую изоленту? Что-то в голове — может, очередной щелчок, а
может, и нет — подсказало, что так и было. Но зачем? Во имя Господа, зачем?!
За последние пять месяцев мысли о самоубийстве посещали его
чаще и оставались все дольше, треща в голове на своем тарабарском наречии.
Любопытство и любознательность почти покинули Генри. Зато сейчас любопытство
разбушевалось на полную катушку, словно пробудилось страшно голодным и теперь
требовало все новой пищи. Но накормить его было нечем. Может, Джоунси хотел наглухо
залепить лентой дверь? Да, но от чего он пытался отгородиться? Он и Бив
наверняка знали, что это не спасет от грибка, который попросту протянет свои
ползучие пальцы под дверь.
Заглянув в дверь, Генри издал странный горловой хрип и
отшатнулся. Какое бы безумное непотребство здесь ни творилось, нет никаких
сомнений: все началось и закончилось в ванной. Комната превратилась в красную
пещеру, голубой кафель почти исчез под мхом. Низ раковины и унитаз тоже не
избежали нашествия. Крышка сиденья откинута на бачок, и хотя Генри не мог
утверждать наверняка — слишком густо все поросло грибком, ему показалось, что
сиденье треснуло и топорщится обломками внутрь. Душевая занавеска превратилась
в некое подобие бархатного театрального занавеса, хотя была сорвана почти со
всех колец (с которых, в свою очередь, свисали мохнатые бороды) и лежала в
ванной.
Через бортик ванны, тоже поросший бахромой, перекинулась
одетая в тяжелый ботинок нога. «Доктор Мартенс». Генри не нужно было даже
присматриваться. Похоже, он все-таки нашел Бивера.
Откуда-то нахлынули воспоминания о том дне, когда они спасли
Даддитса, такие яркие и живые, словно это было вчера. Бивер в своей потертой
кожаной куртке, Бивер с коробкой Даддитса в руках, Бивер с улыбкой, говорящий:
«Тебе нравится мультик? Но они никогда одежду не меняют…» И тут же добавляет…
— Трахни меня, Фредди, — крикнул Генри оскверненному дому. —
Это он сказал, он всегда так говорил.
Слезы хлынули из глаз, побежали по щекам. Именно та влага, в
которой нуждался грибок, и судя по джунглям, выросшим в унитазе, это его
любимая среда. Так что сейчас он, кажется, получил благодатную почву.
Но Генри было все равно. Теперь у него есть ружье Джоунси. И
если грибку вздумается попировать на его теле, он постарается убраться задолго
до того, как настанет время десерта.
Если до этого дойдет.
Возможно, и дойдет.
5
Он был уверен, что видел в углу сарая остатки старого ковра.
Может, стоит вернуться за ними? Бросить на пол в ванной, подойти поближе и
заглянуть в ванну. Но к чему? Он знал, что это Бивер, и не имел особого желания
видеть старого друга, автора таких изощренных непристойностей, как «поцелуй
меня в задницу», поросшего красным грибком, словно тот обескровленный труп в
медицинском учебнике, украшенный колониями поганок. Если бы это могло в
какой-то мере объяснить случившееся, тогда он, вероятно, решился бы. Но Генри
считал такое весьма сомнительным. Пока что больше всего ему хотелось смыться
отсюда. От вида грибка мороз шел по коже, но не только это было причиной его
страхов. Еще неприятнее было ощущение, что он не один.
Генри отступил от двери ванной. На столе лежала книга в
мягкой обложке, на которой танцевали дьяволята с вилами. Должно быть, очередное
увлечение Джоунси. Но и дьяволята не отпугнули вездесущий грибок.
Внезапно Генри сообразил, что с запада доносится мерный гул,
быстро превратившийся в сплошной громовой раскат. Вертолеты, и на этот раз не
один. Много. Большие. И летят, кажется, совсем низко, на уровне крыши.
Генри невольно пригнул голову. Перед глазами замелькали
бесчисленные кадры из фильмов о вьетнамской войне, и в эту минуту он был почти
уверен, что они расчехлят пулеметы и польют дом свинцом. Или напалмом.
Туча прошла, не разразившись дождем, но так близко, что
задребезжали чашки и тарелки на кухонных полках. Как только шум стал стихать,
превратившись в отдаленное жужжание, Генри выпрямился. Может, они летят, чтобы
поучаствовать в массовом убийстве животных на восточном конце Джефферсон-тракт?
Нужно немедленно уматывать отсюда, и…
И что? Что потом?
Пока он размышлял над этим вопросом, из спальни внизу
послышался звук. Вернее, шорох. И все тут же стихло, так надолго, что Генри уже
упрекнул себя за чрезмерную живость воображения. Молчание сменилось тихими
щелчками, стрекотом, словно где-то завели механическую игрушку: жестяную
обезьянку или попугая. Генри поежился. Во рту мгновенно пересохло. Волоски на
затылке стали дыбом.
