— Даддитс!!! — воскликнул он театральным голосом эггмена.
И одну вещь ему разрешили понять: роскошь самоубийства отныне
недоступна. И это было ужаснее всего, потому что безумные мысли — по именам я
знаю тех, кто Кеннеди убирал — разрывали мозг. Он снова всхлипнул: сбитый с
толку, испуганный, затерянный в лесу. Все друзья, кроме Джоунси, мертвы. А
Джоунси в больнице. Кинозвезда в больнице с мистером Греем.
— Что это значит? — простонал Генри, прижимая ладони к
вискам (голова, казалось, распухает на глазах, раздувается, как гигантский
арбуз), и старые ржавые палки беспомощно трепыхались на петлях, словно
сломанные лопасти пропеллера. — О Господи, что все это ЗНАЧИТ?!
Только песня донеслась в ответ:
Рад знакомству, господа, и надеюсь, мое имя вам известно…
Только снег, красный от крови животных, валявшихся повсюду —
Дахау оленей и енотов, хорьков и кроликов, медведей и сурков, и…
Генри взвыл, сжал голову так громко и отчаянно, что,
кажется, на миг потерял сознание. Но дурнота прошла и рассудок вроде бы
прояснился. Остался лишь невероятно яркий образ Даддитса, каким он был, когда
они впервые встретились, Даддитса не в ледяном блеске блицкрига, как в песне
«Стоунз», а в неярком теплом свете облачного октябрьского дня. Даддитса,
глядевшего на них раскосыми, китайскими глазами, в которых, как ни странно,
светилась некая мудрость.
«Даддитс был нашим звездным часом», — сказал он Питу.
— Соку? — вслух спросил Генри. — Какую соку? Да, соку.
Переверни ее, надень правильно, надень соку.
Слабо улыбаясь (хотя щеки все еще были мокры от слез,
начинавших замерзать мутными каплями), Генри снова повернул к смятому снежному
следу, оставленному снегоходом.
10
Десять минут спустя он набрел на останки перевернутого
«скаута» и неожиданно осознал, что все-таки ужасно голоден и что в машине
должна остаться еда. Он увидел следы, ведущие к машине и от нее. Не понадобился
никакой Натти Бампо, чтобы сообразить: Пит бросил женщину и вернулся к
«скауту». И не нужно было никакого Эркюля Пуаро, чтобы понять: еда, купленная в
магазине, по крайней мере большая ее часть, все еще здесь. Генри знал, за чем
приходил Пит.
Он объехал машину по следам Пита и, уже отстегивая
крепления, вдруг застыл. Эта сторона была защищена от ветра, и все, написанное
Питом, пока тот сидел в снегу с бутылкой пива, сохранилось.
ДАДДИТС, ДАДДИТС, ДАДДИТС…
Снова и снова.
Глядя на имя в снегу, Генри поежился. Все равно что прийти
на могилу того, кого любил, и услышать голос, доносящийся из земли.
11
Внутри валялись осколки стекла. Повсюду следы крови, и
поскольку большинство было на заднем сиденье, Генри посчитал, что Пит порезался
не во время аварии, а позже, когда вернулся сюда. Что всего интереснее, здесь
совсем не наблюдалось красновато-золотистой плесени. Росла она достаточно
быстро, а это значит, что Пит не был заражен, когда отправился за пивом. Может,
позже, но не тогда.
Генри захватил хлеб, арахисовое масло, молоко и пакет
апельсинового сока. Потом выбрался наружу, сел, прислонился к кузову и,
наблюдая, как сыплются сверху пригоршни снега, быстро сжевал хлеб, намазывая на
него масло указательным пальцем, а после облизывая его дочиста. Масло оказалось
свежим, сок — вкусным, но этого было явно недостаточно.
— То, о чем ты думаешь, — наставительно объявил он, —
чудовищно. Не говоря уже о том, что оно красное. Красная еда.
Красная или нет, он все равно думал об этом, и постепенно
стало чудиться, что чудовищного тут ничего и нет, в конце концов недаром он
целыми ночами думал о ружьях, веревках и бритвах. Сейчас все это казалось
несколько детским и мальчишеским, но таков уж он, и ничего тут не поделать.
Итак…
— Итак, леди и джентльмены, уважаемые члены Американской
ассоциации психиатров, позвольте закончить речь цитатой покойного Джозефа
«Бивера» Кларендона: «Подними руку, опусти, скажи «хрен с ним» и брось
десятицентовик в кружку Армии спасения. А если тебе это не нравится, можешь
пососать мой хрен». Спасибо за внимание.
Разделавшись таким образом с Американской ассоциацией
психиатров, Генри снова пробрался в «скаут», на этот раз успешно минуя осколки,
и добыл пакет, завернутый в плотную бумагу (на свертке дрожащей рукой старика
Госслина выведено: $2,79. Сунул пакет в карман, вылез наружу и разорвал
бечевку. Внутри лежало девять толстеньких сосисок. Красного цвета.
На секунду разум взбунтовался, напоминая о безногой рептилии,
извивавшейся на кровати Джоунси и глядевшей на Генри пустыми черными бусинами,
но он прогнал крамольные мысли с поспешностью и легкостью того, чьи инстинкты
выживания никогда не подводили.
Сосиски были уже сварены, но он тем не менее подогрел их на
пламени зажигалки, потом завернул в хлеб и мгновенно слопал. И улыбнулся,
представив, каким идиотом, должно быть, выглядит со стороны. Что ж, разве не
существует твердого убеждения, что психиатры рано или поздно заражаются
безумием от своих пациентов и слетают с катушек?
Но главное сейчас — набитый желудок. Наконец-то наелся!
Немаловажно и то, что все бессвязные мысли и разрозненные образы наконец-то
убрались. Вместе с песней. Хоть бы все это дерьмо не вернулось! Пожалуйста,
Господи!
Он глотнул молока, рыгнул, откинул голову на бензобак и
закрыл глаза. Нет, спать он не собирался: леса, конечно, тут чудесные, темные и
густые, а впереди еще двенадцать с половиной миль, прежде чем он сможет с
чистой совестью задремать.
Но тут Генри вспомнил, как Пит передавал слышанные у
Госслина сплетни: пропавшие охотники, огни в небе, и как Великий Американский
Психиатр ничтоже сумняшеся отмахнулся, распространяясь об истерии сатанизма в
штате Вашингтон и волне так называемых издевательств над детьми в Делавэре.
Выставлялся гением, разыгрывал мистера Шринка-Хитрый-Зад, трепал языком,
репетируя в глубинах сознания сцену собственного самоубийства, как ребенок
забавляется в ванночке пальчиками ножек. И при этом ораторствовал крайне
убедительно, хоть сейчас на ток-шоу, зрители, которого желают провести
шестьдесят минут на грани подсознательного и непознанного. Но через несколько
часов все изменилось. Теперь одним из пропавших охотников стал он сам. Тем,
кого не найти в Интернете с помощью любой, самой мощной поисковой системы.
Он сидел, запрокинув голову, закрыв глаза, с набитым
желудком. «Гаранд» Джоунси прислонен к шине. Снег ласковыми кошачьими лапками
касался его щек и лба.
— Это то, чего ждали все сволочи и жлобы: близкие контакты
третьего рода. Прости, что посмеялся над тобой, Пит. Ты был прав. А я ошибался.
Да нет, дьявол, все куда хуже. Старик Госслин был прав, а я — нет, — сказал он.
— Вот тебе и гарвардское образование!
