Перлмуттер резко повернул к Андерхиллу. Мелроуз попытался
последовать за ним, поскользнулся и с проклятиями плюхнулся на задницу.
Перлмуттер тронул Андерхилла за плечо и от души понадеялся, что маска хотя бы
отчасти скроет его изумление: Андерхилл, казалось, постарел на десять лет с той
минуты, когда вышел сегодня утром из школьного автобуса.
Подавшись вперед, Перли завопил, перекрывая вой ветра:
— Курц в пятнадцатой! Не забудьте!
Андерхилл нетерпеливо отмахнулся, давая понять, что не
забудет, и вновь повернулся к типу из автопарка. Теперь Перлмуттер его узнал.
Бродски, вот он кто. И прозвище у него — Дог.
Командный пост Курца, размещенный в громадном «виннебаго»,
внушительном трейлере (в фильме его наверняка отвели бы под жилище звезды или
главного режиссера), находился в нескольких шагах отсюда. Перли ускорил шаг,
храбро встречая порывы ветра и бьющие в лицо снежинки. Мелроуз бежал рядом, на
ходу стряхивая снег с комбинезона.
— Ну же, командир, — умолял он, — неужели так-таки ничего не
знаете?
— Нет, — отрезал Перлмуттер.
Он и в самом деле понятия не имел, зачем Курцу понадобился
жалкий поваришка, да еще в такой суматохе. Но и он, и Мелроуз чувствовали, что
это не к добру.
2
Оуэн повернул голову Эмила Бродски, надвинул маску ему на
ухо и потребовал:
— Расскажи еще раз. Не все, только о той части, что ты
назвал мозготрахом.
Бродски не возразил, хотя прошло не менее десяти секунд,
пока он собрался с мыслями. Оуэн его не торопил. Впереди ждала встреча с
Курцем, а после нее предстояло выслушивать отчеты команды, переворошить гору
бумаг, и Господу одному известно, сколько еще всего, но он нюхом чуял, что дело
важное.
А вот скажет ли он об этом Курцу или нет, еще неизвестно.
Посмотрим…
Наконец Бродски повернул голову Оуэна, прислонил к его уху
свою маску и начал рассказ, на этот раз более подробный, но в основном тот же
самый. Он шел по полю мимо магазина, беседуя одновременно с Кембри и с головной
машиной бензозаправщиков, когда кто-то словно пробрался в его голову. Он вдруг
оказался в старом захламленном сарае, с кем-то, кого так и не сумел разглядеть.
Мужчина никак не мог завести снегоход и просил Дога помочь ему. Подсказать, что
неладно с мотором.
— Я попросил его открыть капот, — орал Бродски в ухо Оуэна.
— Он так и сделал, и мне показалось, будто я гляжу сквозь его глаза, но при
помощи моего мозга… понимаете?
Оуэн кивнул.
— Я сразу понял, в чем дело — кто-то вытащил свечи. Поэтому
велел парню поискать, что он и сделал. Что мы оба и сделали. И точно, они мокли
в банке с бензином на верстаке. Мой па делал то же самое со свечами своего
«лон-боя», когда наступали холода.
Бродски смолк, явно смущенный либо тем, что говорил, либо
тем, как, по его мнению, выглядит со стороны. Оуэн знаком велел продолжать.
— Ну вот и все… почти. Я сказал ему вытащить свечи,
протереть и вставить. Все как обычно. Сколько раз я помогал парням чинить
машины, если не считать того, что… был не там. Здесь. Все время здесь. Ничего
этого не было на самом деле.
— И что дальше? — заорал Оуэн. Оба кричали во весь голос, но
при этом оставались в таком же вакууме, как священник и кающийся в
исповедальне.
— Двигатель завелся с первой попытки. Я посоветовал ему
проверить бензобак. Оказалось, что он полон. Парень сказал «спасибо». —
Бродский ошарашенно потряс головой. — А я ответил «без проблем, босс». И тут я
вроде бы плюхнулся в собственную голову, и оказалось, что все вокруг
по-прежнему. Мы с Кембри идем по полю. Считаете меня психом?
— Нет. Но хочу, чтобы вы пока держали это при себе.
Плотно сжатые губы под маской растянулись в ухмылке.
— О, и тут без проблем. Я… я просто… нам приказано
докладывать обо всем необычном, и я подумал…
Быстро, не давая Бродски времени на размышления, Оуэн
отчеканил:
— Как его звали?
— Джоунси Три, — ответил Дог и тут же вытаращил глаза: —
Мать твою! Понятия не имел, что смогу ответить.
— Как, по-вашему, это что-то вроде индейского имени? Вроде
как Сонни Убийца Шестерых или Рон Девять Лун?
— Возможно, хотя… — Бродски приостановился, наморщил лоб и
выпалил: — Это ужасно! Не когда все происходило, но позже… при одной мысли о
таком… это все равно… все равно… — Он понизил голос. — Все равно что тебя
изнасиловали, сэр.
— Оставь, — сказал Оуэн. — Постарайся забыть. У тебя много
дел?
— Не очень, — улыбнулся Бродски. — Всего несколько тысяч.
— В таком случае вперед.
— О'кей.
Бродски отступил, но тут же обернулся. Оуэн смотрел на
загон, где раньше содержались лошади, а теперь томились люди. Большинство
задержанных заперли в сарае, но дюжину-другую согнали на выгул, словно для
какой-то гротескной вечеринки. Предоставили утешаться в компании друг друга?
Какой-то длинный парень стоял поодаль. Тощий, понурый, в огромных очках, словно
настоящий филин. Бродски перевел взгляд с обреченного филина на Андерхилла:
— Вы не собираетесь послать меня в психушку? Или к шринку?
Разумеется, ни тот, ни другой даже не подозревали, что
костлявый парень в старомодных роговых очках и есть настоящий шринк.
— Ни за… — начал Оуэн, но прежде чем успел договорить, из
«виннебаго» Курца раздался выстрел, сопровождаемый отчаянным воплем.
— Босс? — прошептал Бродски.
Оуэн разобрал это слово за ревом моторов. Вернее, прочитал
по губам. И еще три:
— О, мать твою…
— Иди, Дог, — сказал Оуэн. — Тебя это не касается.
Бродски продолжал смотреть на него, нервно облизывая губы.
Оуэн кивнул, пытаясь казаться уверенным, властным, настоящим
командиром-у-которого-все-схвачено, все-под-контролем. Может, это и сработало,
потому что Бродски повернулся и отошел.
Из «виннебаго» с написанной от руки табличкой на двери (БЕЗ
ВЫЗОВА НЕ ВХОДИТЬ) все еще неслись крики. Оуэн повернул было туда, но парень,
стоящий в стороне от других заключенных, окликнул его:
— Эй! Эй вы! Постойте, мне нужно поговорить с вами!
Еще бы, подумал Андерхилл, не замедлив шага. Бьюсь об
заклад, у тебя уже готова трогательная сказочка и тысяча причин, почему тебя
нужно немедленно выпустить отсюда.
— Оверхилл? Нет, Андерхилл. Вас ведь так зовут, верно?
Конечно, так. Мне нужно поговорить с вами: это важно для нас обоих.
