— Именно так.
— И все же, разузнай, что можешь, о свояке Керрингтона. Возможно, я еще успею ощипать фазана, пока паша наследница будет дозревать, — сказал Грейсмер вставая. — К Кавендишам я не приглашен, так как предполагалось, что в городе меня еще нет. Так что целиком полагаюсь на тебя, дорогая.
Он наклонился и положил руку Агнес на грудь, чувствуя, как мгновенно напряглись ее соски.
— Адью, до встречи.
Агнес хотела подняться, но граф уже был в дверях.
— До встречи, — повторил он и вышел.
Маркус бросил вожжи ливрейному кучеру и вышел из двуконного экипажа у своего дома на Беркли-сквер.
— Обратите внимание, Генри, на левое переднее колено вожака, когда будете ставить его в стойло. Мне показалось, что он прихрамывает.
— Я прослежу, ваша светлость. — И рыжий кучер взял поводья.
Двери великолепного особняка распахнулись.
— Добрый день, милорд. Беру на себя смелость сказать, что день сегодня чудесный, — с поклоном произнес дворецкий.
— Добрый день, Грегсон. Вы можете брать на себя эту смелость, день действительно чудесный. — Маркус подал ему свой хлыст и шляпу. — Подайте мне в библиотеку бутылку кларета, семьдесят девятого.
Он пересек холл и вошел в свой кабинет, располагавшийся справа от лестницы. Здесь уже трудился молодой человек, раскладывая на массивном письменном столе вишневого дерева бумаги.
— Добрый день, милорд, — поклонился секретарь.
— Добрый день, Джон. Что у нас на сегодня?
— Как всегда, счета, милорд. В основном леди Керрингтон. Вы говорили, что желаете их посмотреть. — Секретарь был удивлен, ибо прежде всеми счетами занимался он сам.
— Хотел, — рассеянно произнес Маркус, беря аккуратную стопку бумаг. — Это они?
— Да, милорд. И еще приглашения. Не желаете взглянуть?
— А вот с этим мне бы разбираться не хотелось, — сказал Маркус, просматривая счета. — Отнесите их леди Керрингтон.
— Я уже показывал леди. Но она сказала, что не может за вас ничего решать.
Джон покраснел, чувствуя какую-то неловкость. Однако его светлость лишь пожал плечами.
— Хорошо. Мы с ней обсудим это.
Маркус оставил счета и, недовольно сморщив нос, взял с подноса горсть ярких карточек с приглашениями, количество которых сейчас намного превышало то, какое он получал, будучи холостым. Все хорошо знати, что к светской жизни он более чем равнодушен. Почему же щепетильные ламы высшего общества вдруг озаботились его присутствием? Может, думают, что женитьба изменила его привычки и интересы?
— Если я вам больше не нужен, милорд, то, с вашего разрешения, мне надо поработать над вашей речью в палате лордов.
Маркус нахмурился:
— Джон, а нельзя ли для моего выступления найти более интересную тему?
— Но в наше время, милорд, нет ничего более важного, — испуганно проговорил секретарь.
— А разве проблемы армии и флота все уже решены? Или реформы Адмиралтейства, как с ними?
— Я изучу этот вопрос, милорд.
С оскорбленным видом Джон покинул кабинет.
Маркус улыбнулся. Его политические интересы, к сожалению, расходились с интересами секретаря. Он снова взял со стола пачку счетов.
Вошел Грегсон с кларетом.
— Грегсон, ее светлость дома?
— Да, милорд. Я полагаю, она в желтой гостиной.
Дворецкий вытащил пробку, внимательно ее изучил, налил немного кларета в рюмку, сделал маленький глоток и застыл.
— Все в порядке?
— Да, милорд. Великолепно. — Он наполнил хрустальный бокал и поднес хозяину. — Будут еще указания, милорд?
— Спасибо, Грегсон. Пока все.
Маркус взял бокал и, вдыхая аромат вина, подошел к высокому окну, выходящему в небольшой сад, окруженный каменной стеной. Осенний ветер срывал с каштанов листья, и они покрывали траву густым ярким ковром. Садовник сгребал их в кучу. Эти листья напомнили Маркусу волосы Джудит, сияющие при свете свечей, рассыпавшиеся по белой подушке…
Он резко отвернулся от окна и подошел к столу, где лежала стопка счетов. Джудит, как видно, никакие расходы не смущали… цены тоже.
А собственно говоря, почему его это раздражает? Ведь человек он вовсе не скупой, и никогда им не был. Деньги вообще никогда Маркуса особо не занимали. Состояние слишком велико, чтобы вдаваться в такие мелочи, как расходы на туалеты. И все же, вот смотрит он сейчас на эти счета, на то, сколько жена потратила на свой гардероб, и не может отделаться от мысли: «Как все хорошо для нее обернулось! Перебивалась чем придется, перешивала платья, носила фальшивые драгоценности, жила в дешевых квартирах… А теперь одета с головы до ног, особняк на Беркли-сквер, поместье в Беркшире да еще безупречная репутация в обществе. Джудит может себя поздравить — ее стратегия сработала на редкость удачно».
Маркус осушил бокал кларета и наполнил вновь. После Ватерлоо они отношений не выясняли. Никаких упоминаний ни о ее утреннем появлении в баре гостиницы, ни о его предосторожностях во время занятий любовью. Каждый из них вел свою жизнь, соблюдая, впрочем, все приличия. За исключением… тихих ночных часов, когда взаимное влечение размывало бесцветную рутину их дневного существования. Маркус просыпался утром умиротворенный, и все, что было ночью, таяло при первых же проблесках памяти.
Джудит никогда не рассказывала ему о своем прошлом, а он и не спрашивал. Они оставались чужими друг другу во всех отношениях, кроме, разумеется, одного. Но разве этого может быть достаточно? И вообще, бывает ли это когда-нибудь достаточным? Но на большее он и не мог рассчитывать, а потому надо привыкать.
Маркус поставил бокал и, захватив счета, покинул библиотеку. Желтая гостиная располагалась наверху, в задней части дома, и сразу приглянулась Джудит. Она тщательно избегала больших помещений в доме: библиотеки, главной гостиной, обеденного зала. Маркус открыл дверь, и веселый женский смех тут же оборвался, когда три женщины увидели его. Хозяин дома почувствовал себя вторгшимся в чужие владения.
— О милорд, вы пришли выпить с нами рюмочку миндального ликера? — Джудит, как всегда в подобных случаях, залихватски изогнула бровь.
— В тот день, когда я выпью миндальный ликер, мадам, можете спокойно отправлять меня в Бедлам, — с поклоном ответил он. — Добрый день, сударыни. Джудит, я не хотел бы прерывать вашу милую беседу, но когда освободишься, прошу тебя зайти в библиотеку. Я буду ждать тебя там.
Джудит немедленно ощетинилась. С автократическими манерами супруга сладить ей пока не удалось.
— У меня после полудня дела, — тут же придумала она. — Нельзя ли перенести нашу беседу на более поздний срок?
— К сожалению, нет. Это дело не терпит отлагательства. Я жду тебя, — он посмотрел на часы, — в течение ближайшего часа.
