Агнес обвила руками его бедро, «Не хочет говорить, и не надо. Хотя очень странно. Сколько всего между нами было! По существу, мы давно уже представляем собой одно целое, и так уже много лет, а вот об этом утреннем инциденте в деревенской гостинице Бернард никогда ничего не рассказывал. После этого он исчез куда-то на месяц, а когда появился в обществе вновь — на сей раз уже со своей невестой, — то сквозь прежнюю самоуверенность я все-таки разглядела что-то новое в потемках его души. Но он это прячет до сих пор».
— Значит, ты решил развлечься с кокеткой Джудит? — Ее пальцы блуждали по его телу. — Я видела, ты танцевал с ней на прошлом балу.
— Мне главное увидеть, как будет унижена чертова гордость Маркуса Девлина, как она будет повержена в прах. Вот что для меня главное, дорогая! А Джудит поможет мне это осуществить. Если, конечно, ты не возражаешь, — добавил он, иронически приподняв брови.
Агнес рассмеялась и коснулась пальцем его рта.
— Какая прелесть, дорогой! Ты собираешься ее соблазнить и спрашиваешь, не возражаю ли я? Напротив, мне это доставит огромное удовольствие. — Она засмеялась низким хриплым смехом. Ей было сейчас весело, и она хотела Бернара. — Ну, давай же, милый. Я и так жду целую вечность.
Но он оставил этот ее призыв без внимания. Грейсмер пристально смотрел на Агнес и видел, как в ее глазах появился хищный, жестокий блеск. Он был точным отражением такого же блеска в его глазах. Грейсмер знал — еще бы ему не знать! — как возбуждает ее каждая очередная пакость, которую они замышляли. Да, сейчас это обещает долгую и восхитительную ночь. Он приблизил свой рот к ее рту.
— Но будь осторожен, чтобы Твоя интрижка с женой Керрингтона не испортила дела с маленькой дурочкой Мортон, — пробормотала леди Баррет. — Тридцать тысяч фунтов па дороге не валяются.
— Нет, не валяются, — согласился он. — Тут наши мнения, как всегда, совпадают. — Он коснулся языком ее губ. — А когда они не совпадали, дорогая? Особенно если это касалось денег.
Джудит взяла с доски изящную белую мраморную пешку, с секунду поласкала ее в руке и, озорно улыбнувшись Маркусу, сделала очередной ход. Он был явно озадачен. Такого он не ожидал. Джудит обняла руками колени, чувствуя на правой щеке жар от камина.
— И что все это значит? — потребовал объяснений Маркус.
— У тебя есть возможность пойти точно так же. Это называется ферзевый гамбит, — весело объяснила она. — Это не совсем обычная комбинация, но достаточно известная.
— А что будет, если я поступлю иначе?
— Нет. Это единственный разумный ход. А вот потом начнется настоящее веселье.
Оба они сидели на полу. Маркус вытянул перед собой ноги и оперся спиной о ножку стола. На Маркусе были только рубашка и бриджи. Его сюртук, галстук, носки и башмаки были разбросаны по комнате.
— Через полчаса ты заставишь меня снять и рубашку и штаны, — покорно констатировал он.
— Заманчивая перспектива, — улыбнулась Джудит.
— Послушай, шансы явно неравные. За последние два часа ты проиграла только заколку и туфли.
— Ладно, я даю тебе фору. — Она сняла с доски ферзевого коня.
— А моя гордость?! — возопил он. — Нет, Джудит, с тобой невозможно играть.
— Давай сыграем в пикет, ради разнообразия. Двух часов в шахматы достаточно. Здесь тебе меня не одолеть.
— Погоди-ка, А не хочешь ли ты специально поддаться мне в пикет, чтобы спасти мою мужскую гордость?
— Если возникнет такая необходимость, то почему бы и нет, — озорно улыбнулась она.
— Ну что мне прикажете делать с такой женой? — Маркус протянул руки и перетащил ее к себе на колени.
— Что делать? Сыграть с ней в пикет. — Она провела пальцем по его губам. — Иного пути, чтобы я сняла одежду, нет.
С минуту он молча рассматривал ее лицо, смеющийся рот, веселые огоньки золотистых глаз.
— В пикете я не так сильна, как в шахматах. А ты, как известно, за карточным столом большой мастер.
— Но такого опыта, как у вас, сударыня-жена, у меня и в помине нет.
— Возможно. Нужда, как известно, оттачивает разум. — По лицу ее пробежала тень грусти.
— Расскажи мне о своем отце, — попросил Маркус. Это был тот редкий вечер, который они проводили вместе. После ужина Маркус застал жену в библиотеке. Она искала, что бы почитать на ночь. За день устала так, что на званый вечер к Денхолменам не пошла. Ну а потом все кончилось игрой в шахматы. Что-то в сегодняшнем вечере было неординарное, далеко выходящее за рамки тех чувственных наслаждений, которым они предавались обычно. Общение сейчас было совершенно естественным, и, повинуясь инстинкту, он осмелился постучаться в дверь, которая обычно была наглухо закрыта.
Джудит лежала тихо, прижав ухо к его груди.
— Кто был мой отец? Он был игрок, промотавший все, все свои земли, всю недвижимость… в общем, все.
— Но все же расскажи о нем… и, конечно, о себе и о Себастьяне.
Она пошевелилась на его коленях, чтобы сесть, и уставилась в огонь камина.
— Он уехал из страны и взял нас с собой. Наша мать вынести это все не смогла. Она удалилась в монастырь, где-то в Альпах, и вскоре умерла там. Отец намекал, что она наложила на себя руки. Мы были совсем маленькими, когда покинули Англию. Себастьяну было почти три года, и мне около двух. Вначале отец нанимал для нас нянек, а потом мы подросли и начали заботиться о себе сами. Где мы только не были; Вена, Рим, Прага, Париж, Брюссель и все города между этими столицами. Отец играл, и мы учились жизни: как ладить с квартирной хозяйкой, с торговцами и прочес. А потом мы научились играть. Отец часто болел.
Джудит сделала паузу. Глядя в огонь, она рассеянно протянула руку и взяла черного короля.
— А что с ним было? — тихо спросил Маркус, наблюдая, как она гладит руками мраморную шахматную фигуру.
— Черная меланхолия, приступы отчаяния. В такие моменты он не вставал с постели. Нам с Себастьяном приходилось изворачиваться, чтобы прокормить себя… и его.
Маркус погладил ее спину, ища подходящие слова. Но она неожиданно рассмеялась:
— В нашем тогдашнем существовании было много ужасного, но были и светлые стороны. Например, мы никогда не ходили в школу. Читали что хотели. Никто никогда не говорил нам, как и что делать: что есть, когда ложиться спать, Мы делали, что нам нравилось, сообразуясь, конечно, с необходимостью.
— Это тоже образование, и очень своеобразное, — заметил Маркус, снова привлекая ее себе на грудь. — Вне общепринятых рамок, но обширное. Такому образованию позавидовал бы сам Жан Жак Руссо.
— Да, наверное, он бы одобрил. Мы прочитали его «Эмиля» несколько лет назад в Париже.
Минуты три она смотрела на огонь.
Своим детям Маркус такого образования, наверное, бы не пожелал. Хотя он, видимо, решил, что детей у него все равно не будет… по крайней мере от этого брака.
