Он повернулся к своей подопечной, которая пока еще не ушла с Криспином на конюшню:
— Хлоя, если ты намерена посмотреть мать кобылы, предлагаю тебе сейчас же отправиться на конюшню.
Они с Джаспером подождали, пока Криспин и Хлоя скрылись за углом.
— Она всегда была невоспитанной дрянью, — сказал Джаспер с явной злобой.
Хьюго поднял бровь и тихо спросил:
— Слишком невоспитанной, чтобы стать достойной женой твоему пасынку, Джаспер? Или же ее состояние сможет компенсировать недостатки характера?
Джаспер еще больше покраснел, но глаза его стали непроницаемыми, и он отвел их от прямого взгляда Хьюго.
— Ты что-то пытаешься сказать, Латтимер?
Хьюго покачал головой:
— А что я могу сказать?
Джаспер растянул тонкие губы в улыбке и заметил с тихой издевкой:
— Похоже, что-то заставило тебя протрезветь, Хьюго. Интересно, как долго ты продержишься?
— Достаточно долго, чтобы увидеть, как ты отправишься в ад, — спокойно ответил Хьюго, повернулся и вскочил на коня. — Мне не нужна эта кобыла ни за какие деньги. Я вообще не хочу иметь с тобой никаких дел, Джаспер… Надеюсь, ты не сглупишь и не станешь вновь вторгаться в сферу моей компетенции.
Джаспер провел языком по губам:
— Ты ошибаешься, Хьюго. Это ты вторгаешься в сферу моей компетенции. Ты однажды уже сделал это. Я отомщу вдвойне, можешь не сомневаться.
Хьюго кивнул:
— Значит, мы понимаем друг друга. Всегда хорошо быть уверенным в этом.
Появились Хлоя и Криспин, и Хьюго резко позвал девушку.
Она поспешила к нему.
— Мы уезжаем?
— Да, но без кобылы. — Он протянул ей руку. — Садись. Поставь ногу на мой сапог.
Хлоя не выказала ни удивления, ни разочарования внезапным и неожиданным завершением переговоров. Она ухватилась за его руку, поставила ногу на его сапог и, взлетев вверх, устроилась в седле перед ним.
— Всего доброго, Джаспер… Криспин. — Она улыбнулась им с такой дружелюбностью, что можно было подумать, будто между ними никогда не было ничего неприятного.
— Спасибо, что одолжили мне Подружку Робин Гуда… И за то, что показали Рыжую Королеву… Она прекрасна.
— Подумать только! Какая вежливость! А твой брат назвал тебя невоспитанной дрянью, — сухо сказал Хьюго, когда они отъехали. — Оказывается, когда тебе выгодно, ты можешь быть безупречно вежливой.
Хлоя засмеялась.
— Я ни за что не доставила бы им удовольствия, показав, что расстроена. Мне жаль Подружку Робин Гуда, но я, конечно, не заплатила бы за нее три тысячи фунтов.
— Рад слышать это, поскольку и я не собирался покупать ее.
— Он что — отказался вести переговоры? — В ее голосе появилась нотка сожаления.
— А я и не пытался в них вступить.
— О! Полагаю, у тебя были на это свои причины.
— Да, были, девочка. Но сегодня мы купим тебе лошадь. В Эджкомбе, у сквайра Гиллинхэма есть отличный племенной жеребец. Уверен, что у него найдется кое-что подходящее и для тебя.
Его рука легко поддерживала ее талию, иХлоя откинулась назад, ловко устроившись у его плеча, словно всегда ездила таким образом. Ее близость всколыхнула в нем целую бурю эмоций. Хьюго подозревал, что Хлоя прекрасно понимает, что он сейчас чувствует. Каждый раз, когда ему уже почти удавалось убедить себя в том, что Хлоя — простодушная невинная девочка на пороге зрелости, она обязательно делала или говорила что-то такое, что ясно показывало: она давным-давно перешагнула этот порог.
Самюэль вышел из дома, когда они въехали во двор.
— Я, правда, не ожидал этого, — сказал он ворчливо. — Я не знал, что сэр Хьюго разрешил тебе поехать с ним.
— Я не разрешал, — ответил Хьюго, спешившись и снимая Хлою с седла.
— Он не сказал, что я могу поехать с ним, Самюэль, — заметила Хлоя с сияющей улыбкой, — но он и не говорил, что мне нельзя ехать.
Самюэль уставился на нее в недоумении и потряс головой, как собака, в ухо которой попала блоха. Открыв рот, он пытался найти подходящий ответ.
— Даже и не пытайся что-либо возразить, Самюэль. — Хьюго криво ухмыльнулся. — Когда дело доходит до резонерства, тут ей нет равных.
Вечером того же дня, после обеда, Хьюго играл на пианино, когда Хлоя, поколебавшись, вошла в библиотеку. Хьюго повернулся, услышав звук открывшейся двери, улыбнулся ей и продолжил мелодию. Как давно он не играл просто ради удовольствия… Как давно не чувствовал себя так спокойно!
Хлоя свернулась клубочком в большом кресле у окна и, слушая его игру, наблюдала за Хьюго. Она была зачарована сменой чувств, отражавшихся на его лице, пока длинные изящные пальцы, касаясь клавиш, наполняли комнату дивной музыкой. Последние лучи солнца покинули библиотеку, и с наступлением сумерек его лицо оказалось вплотной тени. Но она все еще различала подвижный рот, сейчас мягкий и слегка улыбающийся, видела длинную прядь волос, упавшую ему на лоб.
Она уже понимала, что Хьюго многолик. Хлоя наслаждалась обществом легкого и веселого спутника, испытала на себе его жесткий командирский нрав, а однажды он предстал перед ней как страстный мужчина. Сейчас же в библиотеке она наблюдала за музыкантом. Возможно, именно в этом качестве он наиболее полно умел выразить себя.
Хьюго перестал играть и повернулся к ней, опираясь одной рукой на инструмент:
— Тебя учили играть на фортепиано в семинарии?
— О да. Меня научили всему, — честно ответила она. Хьюго подавил улыбку:
— Ну, так давай я послушаю тебя. — Он встал и жестом указал на скамейку.
— Но я не смогла бы сыграть эту вещь, — сказала она, вставая очень неохотно.
— А я этого и не ожидал. Это мое сочинение. — Он зажег свечу, затем подвинул ее, чтобы свет падал на клавиши. — Я найду тебе что-нибудь попроще. — Он полистал стопку нот и выбрал народную песню с приятным мотивом. — Попробуй вот это.
Хлоя села, чувствуя себя так, как будто ей предстоял экзамен. Пока Хьюго ставил ноты на подставку, она размяла пальцы, а потом сказала:
— Я не играла целую вечность.
— Это не важно. Успокойся и покажи все, на что ты способна.
Он сел в кресло, которое она освободила, закрыл глаза и приготовился слушать. После первых аккордов он быстро открыл глаза, и лицо его стало непроницаемым.
Хлоя бравурно закончила игру и повернулась к нему с торжествующей улыбкой. Все оказалось легче, чем она ожидала.
— М-м-м, — сказал он, — это была небрежная игра, девочка.
— Я играла абсолютно правильно, — возразила она. — Я нигде не сфальшивила.
