Вдруг девочка узнала лицо женщины, стоявшей во второй повозке среди осужденных на смерть. Девочка зажала себе рот рукой, чтобы не закричать, когда телега прогрохотала мимо и скрылась за углом.
Натаниэль проснулся от звука низких, разрывающих душу рыданий. Спросонья он не мог понять, что происходит. Спальня была залита голубоватым лунным светом, с которым соперничало красноватое свечение тлеющих в камине углей.
Габриэль сидела на кровати, и из-под ее закрытых век по щекам струились слезы. В горле девушки клокотали рыдания. Затем она, жалобно съежившись, перекатилась на бок.
– Габриэль! – позвал пораженный Прайд.
Она ничего не ответила, и он дотронулся до ее обнаженной спины – ледяная кожа была покрыта холодным потом.
– Габриэль! – громче сказал он, положив теплую ладонь на ее плечо.
Но глаза графини по-прежнему были закрыты, и всхлипывания не прекращались. Натаниэль понял, что она все еще спит. И тут так же, во сне, она резко, не разгибаясь, встала на колени. Что-то ужасное мучило ее. Какой кошмар заставлял ее так страдать?
– Габриэль! Просыпайся! – Он говорил спокойным, уверенным тоном, а затем изогнулся, взял ее спереди за плечи и слегка встряхнул. – Просыпайся! Тебе снится дурной сон!
Ее глаза открылись, и Прайда потрясло выражение тоски в них. Влажные от пота и слез, темно-рыжие кудряшки прилипли к ее лицу. Какое-то мгновение она смотрела на него и не узнавала. Рыдания все еще сотрясали ее тело. Но, увидев, что Прайд сочувственно смотрит на нее, Габриэль жалобно всхлипнула, вытерла слезы рукой и откинула волосы с лица.
– Извини, – произнесла она хриплым от слез голосом. – Я разбудила тебя?
– Что тебя мучает? – мягко спросил он. – Что ты видела во сне?
– Ничего… нет, ничего…
Габриэль легла и закрыла глаза.
– Спи, Натаниэль, – сказала она. – Извини, что разбудила тебя.
– Нет, так дело не пойдет, – резко проговорил он, глядя ей в лицо.
– Что… не пойдет? – переспросила она, перевернувшись на бок и подтянув колени к животу. – Мне хочется спать.
Прайд почти физически ощущал боль, которая ее терзала, и понимал, что Габриэль вовсе не такая сонная, как притворяется.
– Так не пойдет, – повторил молодой человек, вскочив с кровати. – И не прикидывайся, что спишь. Я же, черт возьми, вижу, в каком ты состоянии!
Натаниэль встал, чтобы развести огонь в камине.
Графиня теперь лежала на спине. Ее глаза по-прежнему были закрыты. Слезы еще не высохли на бледных щеках, а на верхней губе, которую она прикусила во сне, виднелось пятнышко крови.
Несколько часов назад Прайд спокойно засыпал рядом с обнаженной, властной, возбуждающей его женщиной, неутомимой в любовных утехах. А проснувшись, увидел беззащитную, глубоко несчастную девушку, которая, как это ни странно, одновременно выглядела и моложе, и старше своих лет.
– Габриэль… – Он подошел к кровати, сел рядом с графиней и положил ей на живот прохладную руку. – Я хочу знать, что ты видела во сне, – настойчиво произнес он.
Ее глаза открылись, в их темной бездне застыла боль.
– Говорю же тебе, все в порядке. Ничего особенного. Извини, что я разбудила тебя.
– Прекрати повторять одно и то же!
Нетерпимость, которую он обычно скрывал, вырвалась наружу, несмотря на его жалость к графине.
– Тебе приснилось что-то ужасное.
Габриэль, вздохнув, села.
– Ну и что? Это очень личное, Натаниэль. Ты не должен терзать мою душу.
Прайд резко поднялся.
– А теперь просто слушай меня, – заговорил он. – Мы несколько часов занимались любовью, и это было прекрасно, невероятно. Засыпая, я обнимал тебя, чувствовал твое дыхание, запах твоей кожи, твоих волос. Я ощущал каждый миллиметр твоей плоти, касающейся меня. И вдруг среди ночи я просыпаюсь и вижу: твое тело покрыто холодным потом, ты жалобно рыдаешь во сне, а потом говоришь мне, что меня это не касается. Нет, так не пойдет, Габриэль. Страсть не может существовать в пустоте. Он смотрел ей прямо в глаза.
– Даже если бить меня головой об стенку, то я не открою своей души, – заметила девушка. Она поежилась, влажная кожа покрылась от холода мурашками.
Натаниэль чувствовал: еще немного, и она сдастся. Он подошел к шкафу и вытащил тяжелый бархатный халат.
– Надень его и погрейся у огня, – промолвил он спокойным и нежным голосом. Как человек, умеющий задавать вопросы и получать на них ответы, Прайд знал, что прекрасный способ заставить кого-то говорить – это после всплеска раздражения перейти на успокаивающий, добрый тон. Набросив на плечи другой халат, он подошел к дверям.
– Я принесу коньяка, – сказал Натаниэль.
– Мне бы хотелось теплого молока, – прошептала Габриэль, кутаясь в теплый халат. – Если уж ты идешь вниз.
Натаниэль почесал голову. Он редко бывал в той части дома, где находилась кухня, и не был уверен, что сможет выполнить просьбу графини.
Габриэль улыбнулась ему, в ее глазах был лишь намек на обычный веселый огонек.
– Я пойду с тобой, – сказала она. – Уверена, что в кухне огонь горит всю ночь. Там гораздо теплее, чем здесь.
– И там я наконец-то услышу твой рассказ, – заявил Прайд.
Габриэль до этого рассказывала о своих ночных кошмарах только двум людям – Джорджи и Гийому. Только они могли слышать от графини, как воспоминания о кровавых расправах террора терзают ночами ее душу. Поведать что-то Натаниэлю – значило проявить слабость и обнажить душу перед врагом. Но тут голос разума подсказал ей: подобный рассказ подтвердит ненависть к нации ее отца.
Разум возобладал над чувствами.
– Да, я расскажу тебе, – сказала она. – Со мной это может случиться вновь – это единственная причина, по которой тебе следует все знать.
Натаниэль подал ей руку. Они спустились в кухню. Габриэль шла босиком, и халат задевал ее голые ступни…
Девушка поставила на плиту кастрюльку с молоком, уселась и протянула ноги к огню. Натаниэль тем временем принес из библиотеки графин с коньяком.
– Итак? – спросил он.
Они сидели в тишине кухни, нарушаемой лишь тиканьем больших напольных часов.
Габриэль взяла двумя руками чашку с горячим молоком и вдохнула поднимающийся от молока пар.
– В начале революции, – начала она, – мой отец голосовал с третьим сословием вместе с герцогом Орлеанским, Мирабо и Талейраном. Все они верили в реформы. Когда дела пошли плохо, Талейрана сослали.
Она недоуменно пожала плечами, стараясь сделать вид, что не очень-то верит в то, что Талейран был сослан. Натаниэль должен убедиться в том, что она не очень доверяет крестному отцу.
