— Начнем то, что собираемся продолжить?
— Или продолжим то, что уже начали, мой лорд Уиндхэм.
Он тихо засмеялся, усаживаясь на скамейку и одной рукой притягивая ее к себе на колени. Октавия приподняла юбки из тафты и расправила их вокруг себя пышным воланом. С террасы доносился гул голосов и звуки скрипок музыкантов, услаждающих слух гостей их величеств.
— Может, мы сделаем ребенка? — прошептала Октавия, почувствовав его плоть глубоко внутри себя.
— Я думаю, мне это доставит удовольствие, — улыбнулся Руперт, со вздохом наслаждения откидывая назад голову. Луч солнца коснулся его лица, и счастье теплой волной заструилось в крови. Над ним склонилось лицо Октавии. Он видел ее переполненные радостью светящиеся глаза и преображенное от восторга лицо.
Наконец он освободился от этой бесконечной цепи обид, гнева и горечи и видел, как они уплывают от него.
— Не знаю, — пробормотал он, дотрагиваясь до ее лица, — но думаю, в тихой заводи тоже что-то есть.
Октавия улыбнулась и, склонив голову, поцеловала его ладонь.
— Всему свое место и время, милорд.
ЭПИЛОГ
Филипп Уиндхэм шел через гостиную королевы. Никто из присутствующих не обращал на него внимания, словно он внезапно сделался невидимкой. Когда он проходил мимо Маргарет Дрейтон, та демонстративно отступила назад, подобрав бирюзовые юбки. За спиной Филиппа слышался шепот, подавленные смешки, он даже смог разобрать фразу:
— Вы не поверите, мальчишка-трубочист. Нет, нет… мне достоверно известно… и всюду сажа…
Раздался взрыв хохота, и Филипп едва не задохнулся, стараясь подавить охватившую его горячую волну беспомощного бешенства.
Он посмотрел в дальний конец комнаты, где с принцем Уэльским разговаривала Октавия, графиня Уиндхэмская. Их взгляды встретились, и, насмешливо улыбаясь, Октавия слегка поклонилась.
Уже целую неделю город упивался историей о мальчишке-трубочисте, вывалившемся в самый неподходящий момент. Разболтать ее могла только Октавия. Имя дамы, как оказалось, никому известно не было, и общество терялось на этот счет в догадках, но Филипп ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь упоминал графиню.
Филипп с трудом заставил себя идти дальше. В ответ на его церемонный поклон герцог Госфорд, не привыкший к такому обращению со стороны зятя, сдержанно поклонился. Граф и графиня Уиндхэм предложили свой кров Летиции и Сюзанне, и теперь те были в полной безопасности, уютно устроившись в Уиндхэм Мэнор. Предположений, почему вдруг Летиция прибегла к покровительству своего деверя, было ничуть не меньше, чем догадок о личности особы, присутствовавшей при внезапном нисхождении в камин трубочиста.
Поистине Филипп Уиндхэм предоставил обществу весьма изысканное развлечение.
Филипп поискал глазами брата. Граф Уиндхэм в отделанном серебристым кружевом черном шелковом камзоле стоял среди собравшихся вокруг короля гостей и что-то оживленно рассказывал. Солнечный луч падал прямо на него, а брату-близнецу впервые в жизни приходилось скрываться в тени.
С тех пор как Филипп себя помнил, он все время пытался оттолкнуть брата в темноту. Сам же нежился в золотом потоке родительской любви и одобрения, а в зрелом возрасте сжимал в руках далеко разбегающиеся нити созданной им паутины влияния и власти. Мужчины обращались к нему с просьбами, их жены с готовностью ему отдавались, влиятельные придворные оказывали льстивые знаки внимания — все это питало его алчное тщеславие. И вдруг все исчезло, а постоянное в своем непостоянстве общество обдало Филиппа насмешками и презрением, разъедавшими его изнутри подобно кислоте.
А во всем виноват Каллум. В конце концов выиграл он. Филипп всегда боялся своего брата-близнеца. Даже когда считал, что тот мертв, страх таился в темных уголках его души. Он всегда знал, что Каллум сильнее и победить его можно, лишь используя единственную роковую слабость брата. Каллум, как и Джервас, был не способен на зло и обман. Поэтому младший брат из обоих лепил что хотел, как из глины, и обоих убрал, чтобы в одиночку наслаждаться солнцем.
И вот теперь все потоки солнечного света льются только для Каллума.
Сланцево-серые глаза графа встретились с глазами брата. Граф улыбался, но его взгляд был полон презрения. И Филипп понял, что пощады ему больше не будет. Насмешки и сарказм найдут его повсюду, а Каллум использует всю теперешнюю власть, чтобы окончательно его раздавить, И он не остановится, пока не избавится от Филиппа. Точно так же восемнадцать лет назад Филипп травил самого Каллума.
Не в состоянии выносить твердый взгляд брата, Филипп круто повернулся и, расталкивая гостей, выбежал из приемной.
Каллум проводил его глазами, а потом посмотрел на все еще надетый на палец перстень с печаткой. Филипп утратил право на это кольцо еще тогда, когда предал все, что оно символизировало: веру и долг. С самого детства своими поступками порочил честь семьи Уиндхэмов. Если ребенок, которого носит под сердцем Октавия, окажется сыном, его назовут в честь умершего дяди, и он будет носить кольцо своего отца. И только тогда Каллум уничтожит кольцо, обесчещенное Филиппом.
Граф незаметно покинул сгрудившихся вокруг короля гостей и подошел к жене.
— Их величества скоро удалятся, — тихо проговорил Каллум, положив руку на обнаженное плечо Октавии.
— Слава Богу, — пробормотала она. — Чертовски скучно терять весь вечер.
— Ну, это последний, — подбодрил жену Каллум. — Через пару недель уедем в Нортумберленд к твоему отцу и будем наслаждаться летней идиллией в деревне.
— Просто не могу дождаться, так мне хочется показать тебе Хартридж Фолли. — Октавия потихоньку отступала к нише окна. — Я покажу тебе все свои заветные местечки.
— А я думал, что все их уже знаю, — насмешливо улыбнулся муж.
— Отнюдь, — с величественным видом ответила Октавия. — Знай, о мой супруг, у меня секретов столько, что ты будешь ломать над ними голову до конца жизни.
— Уж в этом я не сомневаюсь, — ответил Каллум. Его нежный взгляд неторопливо скользил по фигуре жены — от напудренных волос до кончиков ее атласных туфелек. — Хватит и на эту жизнь, и на следующую, моя любовь. Но ведь ты сорвешь для меня завесу тайны?
— Да, — прошептала Октавия. Комната, жужжание голосов вокруг — все расплылось в тумане, когда ее охватила знакомая горячая волна желания. — Постепенно, покров за покровом, пока они все не будут лежать у твоих ног.
Каллум слегка раздвинул тяжелые пурпурные портьеры и отступил назад в тесную нишу, увлекая за собой Октавию. Занавес загородил их, и они очутились в бархатной темноте, которая принадлежала только им двоим.
