— Я хотел таким путем установить мир между нашими двумя семьями. — Саймон покачал головой, усмешка его стала саркастической. — Наивная мысль, достойная последнего деревенского идиота.
Рука Ариэль соскользнула с рукава мужа. Она снова взяла вилку и принялась за лежащую на тарелке рыбу.
— Не представляю, как может воцариться мир между Хоуксмурами и Равенспирами, если их разделяет море крови и предательства.
Саймон взял в руки бокал и стал задумчиво крутить его в пальцах, рассматривая на свет темно-красное вино.
— Не только, есть и любовь. Ваша мать и мой отец были любовниками. И отдали жизнь за эту любовь.
— Но это была порочная любовь. Ваш отец соблазнил…
— Довольно! — резко оборвал граф ее горячие слова. — Ведь между нами этого нет, Ариэль.
Он залпом выпил свой кубок и обратился с каким-то вопросом к одному из своих друзей, сидевших напротив.
Ариэль тоже поднесла к губам свой бокал. Потом разломила кусок хлеба и принялась задумчиво катать шарики из мякиша, почти не обращая внимания на разговоры вокруг себя. Если ее мать не была невинной жертвой, соблазненной, изнасилованной и обесчещенной негодяем, то оставалось единственное объяснение — ее мать со всей силой страсти бросилась в объятия Хоуксмура. Вряд ли такая версия устроила бы ее братьев, и, уж во всяком случае, она совершенно не устроила бы ее отца. Ведь именно он убил Хоуксмура за бесчестье своей жены, а смерть Маргарет была лишь трагической случайностью. По крайней мере именно это он всегда повторял.
Но было ли это правдой? Что, если эти мужчина и женщина просто отбросили в сторону древнюю вражду между их семьями и предались запретной страсти?
Такая возможность никогда раньше не приходила Ариэль в голову. В свое время она просто приняла на веру семейную версию того давнего события, как Священное Писание. В глубокой задумчивости Ариэль щелчком послала хлебный шарик, скатанный ею, в пространство. Он приземлился точно в центре большого блюда с олениной, которое стояло перед ее мужем.
Саймон удивленно взглянул на появившийся в его тарелке посторонний предмет, а потом обратил вопросительный взор на свою жену.
— Прошу прощения, сэр. Я сделала это совершенно машинально.
На лице его было написано такое удивление, что Ариэль едва сдержала рвущийся из груди смех. Вытянув руку с вилкой, она выловила из его тарелки хлебный шарик.
— Играть с едой непозволительно даже детям, — строго произнес ее муж, но смешинки в его глазах странно не вязались с этой суровостью.
Что-то совершенно неотразимое было в атмосфере озорства, которая создавалась вокруг Ариэль. Он уже однажды видел ее в таком шаловливом настроении и заметил, что в такие моменты, отбросив свою постоянную серьезность, которая делала Ариэль старше своих лет, его жена сразу становилась как-то моложе, а из взгляда пропадала всегдашняя настороженность.
— Он как будто выскользнул у меня из пальцев, — с шутовской обстоятельностью объяснила Ариэль. — Словно камень из рогатки.
Саймон только усмехнулся:
— Так вам случалось охотиться и с рогаткой?
Ариэль сделала вид, что раздумывает над его вопросом.
— Мне больше нравится охотиться с соколом или с луком и стрелами, — сказала она наконец.
— Но на сегодняшней охоте вы показали себя опытным стрелком.
Она пожала плечами.
— У меня хороший глазомер, с каким бы оружием я ни охотилась.
Саймон откинулся на спинку кресла, поудобнее вытянув больную ногу. Да, ему досталась совершенно необыкновенная жена.
— Как я понимаю, вы уже довольно долго управляете хозяйством своих братьев.
— С пятнадцати лет, — засмеялась она, но смех этот прозвучал не слишком весело. — До смерти моего отца — мне тогда было одиннадцать — всем заправляла его любовница, хотя и спустя рукава.
— Понятно. Значит, любовница вашего отца жила здесь?
— Да, вполне открыто, около пяти лет. И из-за этого имя Равенспир не стало популярнее в округе.
Ариэль снова нервно принялась катать шарики из хлебного мякиша.
— Она и я терпеть не могли друг друга, так что я старалась не попадаться ей на глаза.
Молодая женщина замолчала, словно сказав все, что должна была сказать, но Саймон уже достаточно ясно представил себе всю картину. Юная сирота растет в распутной атмосфере дома, лишенного любви. Ничего удивительного, что она порой была столь резка и несдержанна.
— Вы чему-нибудь учились, Ариэль?
— О, я читаю на латыни и греческом столь же свободно, как и на английском, и так же свободно пишу на всех трех языках, — ответила она, снова пожав плечами. — Правда, я не особенно в ладах с числами, но все же могу проверить счета, так что в хозяйстве меня не обмануть.
— И кто же вас научил этому?
В голосе Саймона звучало нескрываемое удивление. Столь обширное образование было совершенно необычно для женщины, в особенности с детства предоставленной самой себе.
— Наш викарий всегда очень заботился обо мне. Даже после того, как он поймал меня совсем маленькой у себя в саду на яблоне вместе с несколькими цыганятами… — Смех Ариэль звучал очень мелодично, воспоминание об этом случае согрело ее душу. — Преподобный Коллинз считал, что праздность ума ведет к озорству. Мне кажется, он просто боялся, что я сбегу с цыганами. И он был не так уж далек от истины в своих опасениях, — вновь рассмеявшись, добавила она. — Мне страшно пришлась по душе свобода в их таборе. Они все были такими грязными и ходили в лохмотьях, но, как мне казалось, все время только и делали, что смеялись, плясали и пели. Разумеется, тогда я была слишком мала, чтобы видеть все убожество такой жизни.
Саймон вытянул ногу, и мышцы пронзила боль, настолько острая, что у него захватило дыхание. Лицо его побледнело, над бровями выступили капли пота. Сжав в кулаки лежащие на столе кисти рук, он ждал, когда боль отступит.
Ариэль тихо сидела рядом с ним, ожидая, пока его дыхание снова станет нормальным. Она обратила внимание, что все друзья Саймона заметили, что с ним происходит, и следили за ним встревоженными взглядами.
Дождавшись, когда боль немного отпустит его, Ариэль отодвинула от стола свое кресло и встала, слегка покачиваясь, как будто перебрала вина.
— Пойдемте, муж мой, мне хочется спать.
Положив руку на плечо Саймону, она улыбнулась, глядя на мужа сверху вниз, прищурив глаза и призывно полуоткрыв губы.
— Вы не будете возражать, брат мой? — бросила она взгляд на Рэнальфа. — У новобрачных есть дело наверху.
Подняв свой бокал, словно за здоровье всех присутствующих, Ариэль поднесла его к губам и, запрокинув голову, начала пить.
В это время Оливер Беккет поднялся со своего места и прошел вдоль стола за спинами сидящих. Не замеченный Ариэль, он встал у нее за спиной и вытащил из ее прически заколку, удерживавшую тяжелый узел волос. Тяжелая волна цвета темного меда упала на спину молодой женщины. От неожиданности голова Ариэль сильнее запрокинулась, и осушенный кубок упал на стол. Оливер при виде этого зрелища ехидно засмеялся.
