Он отошел к окну. Эта девушка напоминала ему трепетную лань на берегу ручья, встревоженную каким-то шумом и собирающую все свое мужество, чтобы забыть об опасности и утолить жажду.
Он сел на одну из табуреток, оперся локтями о стол и положил подбородок на руки. Ни один из них не прерывал молчания. Потом она шагнула в комнату и замерла на пороге.
— Труппа — это моя семья, — сказала она с трогательным достоинством. — Мужчины моей семьи не сводники, а женщины не шлюхи.
— Разумеется, нет, — сказал он, серьезно глядя на нее.
— Я знаю, многие люди считают, что бродячие комедианты…
— Моя дорогая Миранда, не знаю, что считают люди, но я не из тех, кто верит пустой молве.
Миранда смотрела на него, склонив голову к плечу. В дверь постучали, и она вздрогнула от неожиданности. Потом посторонилась, уступая дорогу двум служанкам из таверны, которые принесли подносы с едой и питьем. Миранда невольно облизнулась, когда почувствовала поднимавшиеся от еды соблазнительные ароматы, и без дальнейших колебаний шагнула к столу.
Служанки смерили ее оценивающими взглядами, потом ушли. Миранда отлично знала, что они подумали, но так как они продавали свое тело с такой же легкостью, как и пиво в общем зале таверны, она решила не обижаться на них за то, что они и ее заподозрили в подобном.
Миранда выпустила Чипа, тотчас же прыгнувшего на полог над кроватью, где он уселся на корточки и принялся что-то верешать.
Миранда жадно оглядела яства.
— Белый хлеб, — почтительно пробормотала она.
Белый хлеб считался роскошью по обе стороны Ла-Манша. Миранда села на второй табурет и ждала, стараясь сдержать свой аппетит, пока не приступит к ужину ее сотрапезник.
— Я полагаю, это заяц, — сказал Гарет, понюхав жаркое в глиняном горшке. Он погрузил в него свой нож, отрезал кусок ароматного темного мяса, поднял его на острие ножа, попробовал и кивнул. — Великолепно, — сказал он и пригласил жестом девушку последовать его примеру, потом отломил горбушку мягкого свежего белого хлеба.
Приглашать Миранду дважды не потребовалось. Она опустила свою ложку в душистый соус и уже хотела было пальцами взять кусок мяса, когда вспомнила, что ее хозяин воспользовался для этой цели ножом. Вообще-то она не обращала внимания на такие мелочи, но сейчас взяла нож и последовала его примеру. И с облегчением увидела, что он, ничуть не смущаясь и не задумываясь, макает свой хлеб в их общий горшок.
Гарет прервал трапезу, чтобы наполнить оловянные кубки рейнским вином. Он незаметно наблюдал за девушкой и заметил, как изящно она ела, как вытирала пальцы о хлеб, вместо того чтобы облизывать их, и пережевывала пищу с закрытым ртом.
Чип спрыгнул с полога и уселся на краешке стола с очень мрачным видом.
— Он не ест мяса, — пояснила Миранда, отламывая кусочек хлеба и протягивая ему. — Он любит фрукты и орехи, а сегодня полакомится белым хлебом.
— Полагаю, хозяин сможет достать изюма и несколько яблок, — сказал Гарет. — Как ты думаешь, тебе удастся убедить свою зверюшку слезть со стола? Мне не хочется есть в обществе животных, пусть даже таких благонравных.
Миранда сняла Чипа со стола, но он тотчас же резво вскочил ей на плечо, не выпуская из лапок хлеб.
— Не думаю, что мне удастся заставить его удалиться, — сказала Миранда смущенно.
Гарет с покорным видом пожал плечами.
— Пока он остается вдали от стола, все в порядке. — Гарет поднял кубок с вином. — Твоя семья французского происхождения?
Миранда слишком долго и серьезно думала, что ответить на такой простой вопрос.
— Труппа состоит из людей разных национальностей — французов, англичан, итальянцев, испанцев. Мы собрались здесь со всех концов света, — ответила она наконец. — Вы это хотели узнать?
— Я спросил о твоей собственной семье.
— Не знаю. Я найденыш.
Она отхлебнула глоточек вина, смущенная его расспросами и необходимостью признаваться в том, что ее нашли и воспитали чужие люди, хотя до сих пор никогда не страдала от отсутствия настоящей семьи.
Однако, судя по всему, лорд Харкорт не видел ничего предосудительного в таком признании.
— Где тебя нашли?
Миранда пожала плечами:
— В Париже, не знаю точно где. Я была тогда младенцем.
Он кивнул:
— А сколько тебе лет?
Миранда покачала головой.
— Не могу сказать. Мама Гертруда думает, около двадцати. Она нашла меня в лавке пекаря и, так как никто не признал меня своей, взяла с собой. А теперь хочет, чтобы я вышла замуж за Люка. Но это нелепо. Всю свою жизнь я считала Люка братом. Как можно выйти замуж за брата?
— Хочешь сказать, без благословения церкви?
Миранда улыбнулась, услышав эту реплику.
— Вы понимаете, что я имею в виду.
Он рассмеялся и снова наполнил ее кубок.
— Значит, труппа — это единственная семья, которую ты знаешь. Но ты говоришь по-английски так, будто это твой родной язык.
— Я говорю на многих языках, — ответила девушка равнодушно. — Мы все говорим на многих языках. Мы ведь путешествуем по всему свету. Чип!
Пока Миранда рассказывала, обезьянка соскользнула с ее плеча и сунула лапку в горшок с жарким. Чип выудил из него кусок моркови и быстро отправил в рот, весело что-то бормоча.
— Прошу прощения, милорд. Должно быть, он понял, что в горшке есть не только мясо, но и овощи. — У Миранды был смущенный вид. — Но, уверяю вас, пальцы у него чистые.
— Как это утешительно, — отозвался Гарет. — К счастью, я уже утолил голод, поэтому можешь отдать ему горшок.
— Как любезно с вашей стороны, милорд, разрешить мне накормить Чипа, — сказала Миранда, не сводившая глаз с довольной обезьянки. — Многие, кажется, боятся его. Я никак не пойму почему.
— Должно быть, твои товарищи-комедианты к нему благоволят?
— Некоторые его не любят, — ответила Миранда, продолжая пить вино маленькими глотками. — Но он зарабатывает себе на жизнь. Зрителям он нравится, и он большой мастер собирать деньги после нашего выступления… И Робби его любит. Чип умеет его рассмешить.
Улыбка девушки стала печальной, а ее прелестные синие глаза затуманились.
— Ты говоришь о маленьком калеке?
Она кивнула:
— Одна его ступня сильно изуродована, а нога короче другой. Он никогда не сможет работать, как все. Но он старается. Я делюсь с ним заработанным, и он со мной, когда ему везет.
— Чей он ребенок?
— Никто не знает. Его тоже подобрали. Я нашла его на пороге.
К своему великому изумлению, Гарет был глубоко тронут безыскусной речью девушки, столь же, сколь естественными для нее благородством и щедростью, о которых она, кажется, даже и не подозревала. У девушки было так мало, чем она могла бы поделиться, но тем не менее она охотно делилась своим скудным достоянием с еще менее удачливым товарищем. Гарет уже привык к мысли о том, что все лучшее в нем умерло, когда он узнал о предательстве Шарлотты. Жизнь стала казаться ему намного легче, когда он перестал ждать чего-либо хорошего от окружавших его людей, когда отгородился от всех непробиваемой стеной цинизма, но это удивительное существо, кажется, пробило брешь в этой стене.
