— Что это? — Бертран ткнул пальцем в кошель.
— Это обещанные пятьдесят золотых.
Ответом ему было молчание. Бертран провел языком по губам. Мама Гертруда смотрела на графа неприветливо, если не сказать зло.
— И чего вы от нас хотите, милорд?
— Хочу, чтобы вы сегодня же покинули Лондон и отплыли во Францию, — ответил Гарет и снова хлебнул вина.
— Без Миранды? — спросила Гертруда, поворачиваясь к Бертрану. Тот уже положил руку на кошель. — Эй, Бертран, оставь! Это проклятые деньги.
Бертран кашлянул и взялся за кружку.
— Не все так просто, — ответил Гарет. — Мне придется рассказать вам одну историю.
Его гости слушали рассказ о Варфоломеевской ночи.
— Итак, — закончил свой рассказ Гарет, — вы и сами теперь видите, что для Миранды было бы лучше, если бы вы оставили все как есть.
— Да, — произнесла Гертруда. — Так, значит, та, другая девушка — ее сестра? — Мама покачала головой. — Они словно две горошины из одного стручка. Но вы ведь не сказали Миранде правды?
— Потому что я не знаю, как она ее примет, — признался Гарет. — А мне нужна помощь. Если мои планы осуществятся, я скажу ей. Я надеюсь, что к тому времени она настолько привыкнет жить, как благородная леди, что эта правда не станет для нее страшным ударом и потрясением. Но… — Он перегнулся через стол. — Вы должны понять: пока вы здесь, она не сможет привыкнуть к новой жизни.
— В словах милорда есть смысл, — сказал Бертран и снова прикрыл рукой кожаный кошель.
— Да, — согласилась Гертруда. — Но мы не можем уехать, не сказав ни слова Миранде.
— Она ведь считала прежде, что вы уехали во Францию без нее. Она думала, что вы оставили ее в Дувре, — напомнил Гарет. — Ее это опечалило. Но потом она свыклась с мыслью, что потеряла вас, и была спокойна, пока вы не появились снова. Она и теперь примет ваш отъезд спокойно.
— Это неправильно, — упрямо возразила Гертруда.
— Да ну же, мама, не спорь, — принялся урезонивать ее Бертран. — Подумай, женщина, пятьдесят золотых! Подумай!
— Я и думаю! — огрызнулась Гертруда. — Я не дура и понимаю, что это такое.
— Представьте, что это будет значить для Миранды, — настаивал Гарет. Его голос был мягким и вкрадчивым, но звучал достаточно убедительно. Он чувствовал, что почти выиграл. — Вы ведь не захотите стоять у нее на пути — если она вам дорога.
— Нет, не захотим, — согласилась Гертруда. — Но мы не можем уехать, не сказав ей ни слова.
— Клянусь, я открою ей правду, как только это станет возможным. Она сразу узнает, что вы ее не бросили.
— Вот они, золотые слова, мама. Лучше и не скажешь! — поддакнул Бертран, не выпуская кошеля с деньгами. Он уже потянул его к своему краю стола. — По-моему, это хорошая сделка, милорд. Насколько я разбираюсь в таких делах. — Он посмотрел на Гертруду: — Пойдем, женщина! От чувств на столе не появляется хлеб. Жизнь девочки теперь устроена. И нам немножко перепало.
Гарет ждал. Лицо его было непроницаемо, а нервы — как натянутые струны.
Согласие Бертрана ничего не значило против слова мамы Гертруды. Если она скажет, что не согласна, они уйдут и откажутся от денег, как бы соблазнительна ни была эта сделка.
— Вы скажете ей правду, милорд? Даете слово?
Гертруда теперь смотрела ему прямо в глаза.
Гарет положил руку на рукоять меча.
— Клянусь честью, мадам, я скажу ей правду.
Гертруда шумно вздохнула и опорожнила свою чашу с вином.
— Ладно, если это ради блага девочки, думаю, нам так и следует поступить.
Кожаный кошель скользнул с края стола в подставленную ладонь Бертрана. Сияя улыбкой, он поднялся с места:
— Славная сделка, милорд, ей-богу, славная!
Он протянул Гарету руку. Гарет пожал ее, потом поклонился Гертруде.
— Скажите ей, мы любим ее. Скажите, мы ее не бросили, — попросила Гертруда, по-видимому, не слишком успокоенная его заверениями.
Она кивнула и выплыла из таверны. Бертран следовал за ней по пятам.
Гарет сел на свое место. Попросил еще одну бутылку вина. Это дело было ему не в радость, и даже сознание, что он поступил правильно, не принесло успокоения.
Герцог Руасси — весьма пригожий мужчина. Так решила Миранда, глядя на него со своего наблюдательного поста — галереи в Большом зале Вестминстерского дворца. Их первая встреча часом раньше была полна формальностей, и потому у нее не было возможности рассмотреть его как следует. Теперь он беседовал с королевой, и Миранда хорошо разглядела его в профиль. Лицо у него было узкое, подбородок выдавался вперед, нос с горбинкой походил на орлиный клюв.
Профиль сурового человека, тем не менее показавшегося ей привлекательным. Она двинулась к лестнице в зал. Да, его нельзя было и сравнивать с окружавшими мужчинами — они ему и в подметки не годились.
Она приостановилась, оглядывая сверху пеструю толпу придворных. Глаза ее остановились на лорде Харкорте. Среди пестрой толпы в ярких одеяниях его костюм выделялся благородной скромностью: на нем были серый камзол и такие же штаны. Короткий алый шелковый плащ казался особенно ярким.
Миранда оглядела свое собственное платье из серебристой ткани, расшитое мелким жемчугом. Поверх него было надето верхнее платье из белого бархата. Ее коротко подстриженные волосы скрывала белая кружевная сетка, увенчанная и удерживаемая обручем, украшенным мелкими жемчужинами. Туалет этот вполне подходил для девицы, впервые представленной мужчине, которому надлежало стать ее мужем, подумала Миранда, иронически улыбаясь. Убедительная картина девственной скромности. Мод этот туалет очень бы пошел.
Она не сознавала, что улыбается, когда спускалась вниз по лестнице. Она не сознавала и того, что шаги ее были быстрыми, а на шеках рдел нежный румянец.
Двое мужчин, кланяясь, попятились от королевы, но, будто почувствовав приближение Миранды, обернулись.
— Она именно такая, как на портрете. Он ей не польстил, — тихо сказал Генрих. — И даже более того. Я не ожидал подобной живости. Художник, по-видимому, показал в своем портрете только серьезность ее натуры.
— Кисть не всесильна, — заметил Гарет. — Редко удается передать все особенности личности в одном портрете.
Гарет гадал, что так позабавило Миранду. Глаза ее сверкали, щеки раскраснелись. Уголки рта были чуть приподняты, будто она улыбалась какой-то тайной мысли. Неудивительно, что она уже пленила Генриха. Пока они смотрели на нее, трое молодых людей вились вокруг Миранды, претендуя на ее внимание и стараясь перещеголять друг друга. Отсюда не было слышно, что они ей говорили, но Миранде их внимание было явно приятно. Она смеялась, откидывая назад свою маленькую головку, и играла веером, то складывая, то раскрывая его, как прирожденная кокетка, привыкшая к восхищению.
