Энтони рассчитывал утром вздремнуть пару часов, но сон к нему не шел. Мысли его занимала Оливия. Конечно, ей трудно разделить свою привязанность между ним и отцом, но горечь, которой питались ее обвинения, ему непонятна. Он виноват не только потому, что является противником ее отца. Главное, как она сказала, в том, что все в нем неправильно.
Значит, Оливия отрицала то, что их связывало. Какой внезапный поворот от идиллических дня и ночи, которые они провели на песчаном берегу и в Портсмуте!
Однажды она уже без всякого объяснения оттолкнула его, но он постарался забыть об этом, когда их чувство вспыхнуло с новой силой. Но эту атаку он не намерен терпеть молча. Минувшей ночью не было времени, и, кроме того, он был захвачен врасплох. Однако теперь…
— Я хочу послушать музыку, Хаммонд, — заявил король, зевнув. — Оставьте меня, джентльмены. Я буду утешать свою душу гармонией.
Присутствующие с поклонами покинули комнату, и тотчас появились музыканты. Наместник расположился напротив его величества и устало потер глаза. Оркестр заиграл прекрасную мелодию.
— Я вижу, Хаммонд, что охранять своего монарха — утомительное занятие, — заметил король, и в его взгляде вновь блеснула злоба.
— Мой долг перед монархом, перед парламентом и страной — использовать все возможности, чтобы обезопасить вас, сир, — ответил Хаммонд, выпрямляясь в кресле.
— Чрезвычайно утомительный долг, однако, — сказал король, и на сей раз Хаммонд не стал возражать.
Годфри спустился в большой зал. Тыльной стороной ладони он отер пот со лба. В комнате наверху было жарко, как в преисподней, а насмешки, которые ему пришлось вынести, зажгли бушующее пламя в его душе.
Покинув большой зал, он крикнул солдату, чтобы тот привел к воротам его коня. Пора нанести визит леди Оливии. Он был намерен доказать смеявшимся над ним придворным, что не позволит издеваться над собой. Если он найдет леди Оливию в окружении подруг и их детей — этих прочных защитных стен семьи, — придется настоять на беседе наедине. Он публично объявил о своих намерениях, и ее объяснение относительно неприятия его ухаживаний нельзя считать удовлетворительным.
Ченнинг мчался во весь опор, подгоняя коня шпорами и хлыстом и вымещая на нем обиду Подъехав к парадному крыльцу дома лорда Гренвилла, Годфри спешился и взбежал по ступенькам. Он с трудом сдержал себя, чтобы не постучать в дверь рукояткой хлыста. Нет, так нельзя, иначе он произведет неблагоприятное впечатление. Ему следовало бы что-нибудь принести. Так принято во время ухаживания. Годфри огляделся: у дорожки к дому цвел розовый куст. К тому же в этот жаркий полдень поблизости никого не было.
Годфри побежал назад, торопливо сорвал три самых красивых цветка и вернулся к двери. Затем твердо, но без всякой настойчивости постучал.
Дверь открыл Биссет. Он узнал посетителя и поклонился:
— Добрый день, лорд Ченнинг. Леди Гренвилл нет дома.
— Я надеялся увидеть леди Оливию, — улыбнулся Годфри и многозначительно посмотрел на свой маленький букет.
Биссет не видел причины отказывать его светлости. Ченнинга принимала леди Гренвилл, и, вероятно, он получил разрешение маркиза нанести визит.
— Мне кажется, сэр, что леди Оливия в саду. — Дворецкий вышел за дверь и красноречиво махнул рукой. — Сразу за озером, позади рощи черных тополей.
— Благодарю. Вы ведь Биссет, так?
— Да, милорд. — Слуга вновь поклонился.
— Могу я попросить, чтобы кто-нибудь напоил мою лошадь, пока я побуду с леди Оливией?
— Разумеется, милорд.
Годфри сунул золотую гинею в руку дворецкого и по-мальчишески резво сбежал по ступенькам, сжимая в руке розы.
Оливия задумчиво прислонилась к стволу яблони, распростершей над ней свои ветви. На декоративном озере посреди лужайки слышался тихий плеск водопада, воздух в саду был прохладным и ароматным, приятно зеленела трава.
Фиби ушла по своим делам в деревню. Местные часто ее звали — играли свою роль знание трав и щедрый кошелек, а также сострадание и готовность помочь, которая простиралась от конюшни и коровника до сочувственной беседы за кухонным столом.
Порция отправилась вместе с детьми на верховую прогулку. Оливия только обрадовалась одиночеству. Ее рассеянность после возвращения явно встревожила подруг, но у нее не было сил скрывать свое состояние. Что ж, пусть приписывают это осознанию того факта, что ее отношения с пиратом эфемерны по своей природе. На самом деле она страдала вовсе не от этого.
Оливия взглянула на лежавшую у нее на коленях книгу. Обычно «Жизнеописания» Плутарха могли отвлечь ее от чего угодно, но сегодня их волшебная сила пропала. Надо было взять книгу посложнее. Например, Платона…
— О, я вижу, миледи общается с природой. — На нее упала зловещая тень. Оливия сразу же узнала этот голос.
— Лорд Ченнинг. Как… как…
Она подняла голову. На его смуглом дрябловатом лице придворного светилась улыбка. Эта улыбка привела ее в ужас: в ней не было ни тепла, ни искреннего чувства. Близко посаженные глаза горели странным огнем. Хищным огнем, который вызвал в ней ужасные воспоминания.
Оливия тотчас поднялась на ноги, и книга соскользнула с колен на траву. Где-то поблизости слышались голоса садовников: стоит ей только крикнуть, и они сразу прибегут. Она здесь не одна. И все же девушку захлестнул беспричинный страх. Но ведь он не причинит ей вреда, нет. У него нет оснований так поступать. Это же не Брайан. У Брайана, впрочем, тоже не было причин мучить ее.
— Розы, миледи. — Годфри преподнес ей букет. — Розы для розы.
Оливия машинально взяла цветы и непонимающе взглянула на них.
— Спасибо, — пробормотала она. — Но вы должны извинить меня, лорд Ченнинг. Мне нужно вернуться в дом.
— Не теперь. Вам придется соблюсти приличия и выслушать меня. — Он остановил ее, взяв за локоть. Оливия высвободила руку.
— Нет, — сказала она. — Вчера вечером я объяснила, что не могу принять ваших ухаживаний. Вы должны позволить мне уйти, сэр. — Она повернулась и подхватила юбки, намереваясь удалиться.
Он схватил ее за запястье и тихим насмешливым голосом произнес:
— Не убегай от меня, маленький кролик. — Оливия оцепенела от ужаса, не в силах сдвинуться с места. Цветы выпали из ее ослабевших рук. Значение его слов никак не доходило до нее. Он улыбался, и его рука больно сдавливала ее запястье. Другой рукой он взял ее за подбородок и повернул лицо к себе.
— Поцелуй, — произнес Ченнинг. — Вы мне в этом не откажете. Невинный поцелуй, мой маленький кролик. — Он наклонился, и его рот, перекошенный и огромный, заслонил собой все.
— Брайан! — прошептала она.
Волна паники захлестнула ее. Оливия расцарапала ему лицо ногтями и рванулась прочь. Он вскрикнул от боли и ярости и отнял руку от ее подбородка. Оливия вырвалась и бросилась бежать, едва сдерживая рыдания. Она не замедлила шаг даже тогда, когда, выскочив из-за деревьев на залитую солнцем дорожку, едва не попала под копыта несущейся к дому лошади.
