— Ты меня просто пугаешь. — Он погладил ее по склоненной голове, и его теплая, ободряющая ладонь вселила в нее мужество.
— Я думала, что это ты, — наконец призналась она.
— Не понимаю.
— Мародер, — выдохнула она. — Я считала… а потом я подумала, что мне, в-возможно, удастся уговорить тебя остановиться.
Ее слова повисли в густом и душном воздухе пещеры. Казалось, целую вечность не было слышно ни звука, кроме потрескивания дров в костре. Рука Энтони, лежавшая у нее на шее, медленно сползла. Оливии сразу же стало зябко.
— Ты думала, что я был одним из тех подлых стервятников? Ты считала, что я способен на такое? — недоверчиво произнес он.
Оливия повернулась к любимому и заставила себя посмотреть ему прямо в глаза, взгляд которых выражал изумление и гнев.
— Ты говорил… в Портсмуте, когда давал мне одежду, т-ты говорил, что она осталась после кораблекрушения. — Оливия пыталась справиться с заиканием, но ее волнение было слишком уж сильным.
— Я не говорил, что кораблекрушение — моих рук дело, — бесстрастным, тихим голосом отозвался Энтони, и было невозможно представить, что всего несколько минут назад они страстно любили друг друга.
— И все же именно так я поняла твои слова. Ты сказал об этом так небрежно, как будто все это совершенно естественно… Ты же контрабандист и пират, а контрабандисты не брезгуют и мародерством. Ты был на острове в ночь последнего кораблекрушения, и товары с разбившегося корабля оказались в трюме «Танцующего ветра». — Оливия умоляюще протянула к нему руку. — Что я должна была думать? Я совсем ничего не знала о тебе. Да и сейчас не знаю, — добавила она. — Не знаю, почему ты такой, какой есть… не знаю причину твоих поступков.
Теперь в ее голосе звучал вызов, но Энтони не отреагировал на него. Уперев руки в бока и широко расставив ноги, он не сводил своего колючего взгляда с ее лица.
— На корабле и на берегу был просто сон, идиллия, — не дождавшись ответа, продолжила Оливия. — Ничего общего с действительностью. А потом я посмотрела на все другими глазами, как будто очнулась от сна, и снова оказалась в реальном мире. А в этом мире пиратство, контрабанда и мародерство идут рука об руку. Я видела, как ты захватил «Донну Елену», видела, как забрал ее груз. Я слышала, как ты сказал, что одежда п-попала к т-тебе в результате кораблекрушения!
Наконец Энтони нарушил молчание.
— Я не понимаю, как после того, что было между нами, ты могла даже подумать, что я способен на подобную низость! — с едва сдерживаемым гневом произнес он. — Поэтому ты бросила мне в лицо обвинение в бесчестье?
— Только п-поэтому, — подавленно кивнула она.
— Не из-за пиратства, контрабанды и того, что я являюсь врагом твоего наиблагороднейшего отца? Не из-за того, что я делаю все возможное, чтобы обмануть его?
Оливия вздрогнула:
— Нет, не из-за этого.
— Тебе не кажется, что это не совсем логично?
— Наши отношения никогда н-не поддавались логике, — с отчаянием ответила она.
— Но разве убеждение в том, что я мародер, не разрушило твои чувства ко мне… то, что между нами было?
— Нет, — покачала головой Оливия. — Но погрузиться опять в этот волшебный сон я уже не могла.
Энтони наклонился и подбросил еще несколько сучьев в костер.
— Вера, — все с той же горькой иронией сказал он. — Там, на берегу, ты сказала, что любишь меня, Оливия, но любви без веры не бывает. Только похоть. Похоже, Оливия, ты путаешь любовь с похотью.
— Я верю тебе, — еле слышно сказала она. — Ты с самого первого дня не доверяла мне, Оливия, — выпрямился он. — Сколько времени тебе потребовалось, чтобы рассказать мне о Брайане Морсе? Ты когда-нибудь сказала бы мне о нем, если бы продолжала считать его мертвым?
— Я никому н-не могла об этом рассказать, — с мукой в голосе произнесла она, подыскивая слова, которые убедили бы его, прогнали бы холодную ярость и боль из его взгляда. — Понимаешь, у меня было такое чувство, что в этом есть и моя вина. Когда я была маленькой, то думала, что, наверное… наверное, сама провоцирую его.
Глаза Энтони расширились от страха. Во взгляде Оливии он вдруг увидел того ребенка, измученного, запуганного, терзаемого чувством вины, вынужденного хранить молчание.
— О нет! — негромко вскрикнул он, обнял любимую и крепко прижал к себе. В свете того, что пришлось пережить Оливии, ее ошибка, какой бы обидной она ни была, утратила свое значение.
— Я понимаю, что это глупо, но я стала думать, что мужчины никогда не бывают такими, какими кажутся, и что я позволила… страсти, желанию… ослепить себя. И я взвалила всю вину на себя. Если бы я могла спросить тебя… но я была не в силах заставить себя заговорить об этом. Точно так же, как я не могла говорить о Брайане. — Она взглянула на него, прижавшись к его груди. — Мне очень жаль… Ты когда-нибудь п-простишь меня?
Энтони смотрел на нее сверху вниз полными жалости глазами.
— Я и правда не всегда такой, каким кажусь, — произнес он. — И ты действительно обо мне почти ничего не знаешь.
— Но я должна б-была понять, что ты не способен на такое, — самоуничижительно заявила она, охваченная странным чувством, что, так легко прощая ее, Энтони не ощутил весь ужас пережитого ею.
— Пожалуй, — со слабой улыбкой согласился он, — но я, наверное, никак не облегчал тебе задачу.
— Нет, не вини себя! — воскликнула Оливия. — Разумеется, мне надо было понять.
— Ладно, давай остановимся на том, что ты нанесла мне серьезное оскорбление, но у тебя при этом были смягчающие вину обстоятельства, — посерьезнел он. — И что же теперь — ты и впредь намерена казнить себя или мы оставим все это в прошлом?
— Ты правда меня прощаешь?
— Да, — кивнул Энтони. Он вспомнил, как она светилась от счастья, когда бежала к нему по берегу. Вспомнил ее пылкое признание в любви. — Ты любишь меня, Оливия?
— Да, — тотчас ответила она. — И думаю, ты меня тоже любишь.
— Да, — согласился он, ласково коснувшись ее подбородка. — И я не знаю, что, черт побери, нам с этим делать, мой цветок.
— Тут уж ничего не изменишь. И ты, и я останемся теми, кто мы есть.
Привычным жестом он потрепал ее по щеке и сказал:
— А теперь одевайся. Нам пора.
Очень жаль. Оливии так хотелось растянуть эти мгновения! Ведь когда они выйдут из пещеры и окунутся в холодную ночь, все закончится. Сон окончательно рассеется.
— А нельзя нам побыть здесь, у костра, хотя бы еще немного?
Энтони с сожалением покачал головой:
— Скоро рассвет, а у нас еще есть дело.
— Да, конечно. — Оливия окончательно вернулась к действительности и стала одеваться. Одежда еще не высохла, и девушка вздрогнула — холодно! Ее вмиг одеревеневшие пальцы никак не могли справиться с пуговицами, и Энтони застегнул ей сорочку, а затем накрыл ее груди ладонями.
