Берта слегка подтолкнула его, я Лайонел покорно вышел.
– Девочка, – сообщил он Оуэну и Жилю, которые так и не двинулись дальше скамьи.
– В таком случае следует смочить ей головку, – объявил Жиль, грузно поднимаясь на ноги, и раскачивающейся походкой направился в сарай за очередным кувшином кальвадоса.
– Примите мои поздравления! – воскликнул Оуэн, протягивая руку. Лайонел взял ее, встретив пристальный взгляд человека, ставшего за последние недели не только сообщником по тайным делам, но и искренним другом. Лайонел был тронут этим простым жестом, означавшим, что он так же ответствен за благополучное появление младенца па свет, как и кровный отец.
Аштон сел рядом с Оуэном и ошеломленно тряхнул головой, все еще переживая недавние события. Немного погодя к ним вышла Пен.
– Пиппа хочет, чтобы вы принесли ее сюда. Берта считает, что вреда от этого не будет. Несколько часов ей нельзя ходить, но свежий воздух полезен матери и младенцу.
– Что вы такое говорите?! – всполошился Лайонел. – Роженица должна оставаться в постели.
– Что же, если сможете переубедить се, значит, имеете больше влияния, чем я, – возразила Пен, садясь на скамью с усталой, но счастливой улыбкой. – Не знаю, что там, в этом кувшине, но не прочь попробовать.
Лайонел пошел в дом и увидел, что причесанная и умытая Пиппа уже сидит на кровати в чистой сорочке и качает на руках крошечный сверток.
– Ты должен вынести нас наружу, – велела она. – Берта говорит, что для ребенка на улице достаточно тепло, а здесь такая духота, что я едва дышу.
– Но вам это может повредить, – запротестовал Лайонел.
– Если откажешься, я пойду сама, – коротко бросила Пиппа. – Берта считает, что роды были легкими, хотя мне так не показалось. Но я быстрее поправлюсь, если не буду валяться, как сброшенное ветром яблоко.
Лайонел не стал возражать. Поднял Пиппу, все еще державшую новорожденную, и вынес во двор. Жиль повесил матросскую койку между дубом и березой, и Лайонел осторожно опустил ношу в мягко покачивающуюся колыбель. Берта пошла за ними и накрыла одеялом мать и ребенка.
– Не более получаса, – велела она. – Пока я докончу то, что начала, и приберу все как следует. Жиль, поможешь мне с соломой.
Она многозначительно кивнула, и муж покорно последовал за ней, оставив гостей одних.
– Я не придумывала имени для девочки, – прошептала Пиппа, легонько касаясь мизинцем щеки ребенка и поднимая глаза на стоявшего рядом Лайонела. – Хочешь подержать?
Он только об этом и мечтал, но боялся помешать волшебной близости матери и ребенка. Девять месяцев они делили одно тело и вот теперь разлучились, хотя, как он чувствовал, не полностью. Лайонел протянул руки и взял сверток.
– Что, если назвать ее Маргарет? – нерешительно спросила Пиппа, очевидно, боясь, что ее предложение произведет на Лайонела самое неприятное впечатление
[6]
.
Лайонел тоже дотронулся до щечки младенца, потрясенный мягкостью кожи и необыкновенным запахом, подобного которому он до сих пор не знал. Тонкий, похожий на цветочный, наполнивший его такой любовью и стремлением защитить, что он сразу понял: это его, и только его, дочь и ему не хочется выпускать ее из рук хотя бы на миг.
– Мег… – пробормотал он и, подняв девочку повыше, поцеловал в макушку.
– Мег, – повторила Пиппа, снова протягивая руки. Лайонел приложил крошку к материнской груди.
– Мы приехали к рождению Мег, – объявила Пен, подходя к Лайонелу. Ее глаза сияли. – Но еще и на вашу свадьбу. Когда священник прочтет над Пиппой очистительную молитву, вы обвенчаетесь.
Пиппа недоуменно захлопала глазами, боясь, что родовые муки несколько затуманили ей голову и лишили способности понимать чужую речь.
– Пен, но я не могу венчаться. Ты забыла, я замужем за Стюартом Нилсоном.
– Я привезла письмо от мамы.
Пен вручила ей послание, которое до сих пор прятала в юбках.
Пиппа уложила дочь на сгиб руки и взяла пергамент. Пен и Лайонел отступили, желая дать ей возможность остаться одной. Она читала молча, рассеянно гладя личико ребенка. Оказалось, что Малколм добрался до Дербишира и поведал правду леди Джиневре. Вглядываясь в знакомый почерк, читая слова, исполненные ободрения и понимания, она словно слышала материнский голос, чувствовала прикосновения ласковой руки. Слезы сжимали горло Пиппы, но она сдерживалась.
Мать писала, что, хотя они по-прежнему заточены в своем поместье, до них дошло послание Стюарта Нилсона. Он во всем исповедался епископу Винчестерскому и вложил в пергамент сообщение об аннулировании брака с леди Филиппой Хэдлоу, подписанное самим епископом.
В самом конце Джиневра приписала:
«Теперь ты можешь выйти замуж по своему желанию, моя любимая девочка. Лорд Хью и я благословляем тебя на любое решение, которое ты примешь. Мы со своей стороны полностью доверяем тому человеку, который взял на себя заботу о тебе. Ты не сможешь вернуться в Англию, если Елизавета не станет преемницей Марии, но мы, как только сможем, приедем к тебе и Пен. Нам не терпится увидеть твоего мистера Аштона, а также супругу Робина. И хотя ропщем на судьбу, разлучившую нас с детьми, все же надеемся на встречу. Напиши, когда сможешь».
– Ты читал это? – обратилась Пиппа к Лайонелу.
– Разумеется, нет. Но твоя сестра пересказала содержание.
– Надеюсь, Стюарт и его любовник невредимы и благополучны, пробормотала Пиппа. Она никогда не сможет простить его предательство, хотя искренне желает ему добра.
Она подняла лицо к небу, туда, где сквозь молодые листья дуба сияли вечерняя звезда и бледный полумесяц. Мег принялась шарить по ее груди, издавая громкие, повелительные, голодные крики.
* * *
В конце дня летнего равноденствия Пиппа стояла у алтаря маленькой церкви под потолком, похожим на шпангоут рыбачьей лодки, и во второй раз произносила брачные обеты. И вспоминала, что стояла почти на том же месте, слушая, как Робин и Луиза клянутся в любви и вечной верности. И теперь, давая брачный обет, ощущала силу слов, которую совсем не чувствовала среди пышности и блеска Саутуоркского собора. Она, этот мужчина и их ребенок были вместе и всем друг для друга, на радость и беду, в бедности и богатстве.
Было совсем поздно, но когда пиршество закончилось, небо в этот самый длинный день в году все еще оставалось светлым.
– Я возьму Мег к себе на ночь, – объявила Пен. – Над тобой прочли очистительную молитву, и сегодня твоя брачная ночь.
– И поверьте, никто, кроме меня, не мог бы лучше оценить этот свадебный дар, – кивнул Лайонел, сжимая руку Пиппы. – Пожелай всем спокойной ночи, жена.
Пиппа поцеловала сестру и отдала ребенка.
