Стены города едва виднелись в полумраке, когда Малколм остановил телегу под кустами. Лайонел забрался в задок и расстелил на дне шкуру.
– Скорее, Пиппа.
Пиппа легла, стараясь не вдыхать вонь мочи, которую использовали для выделки. Лайонел бросил на нее еще одну шкуру, а сверху нагромоздил кипы шерсти.
– Дышать можешь?
– Пытаюсь этого не делать.
– Старайся не шевелиться.
Он вернулся к Малколму, и телега снова покатилась. Пиппа лежала неподвижно; шерсть щекотала нос, и она прилагала отчаянные усилия, чтобы не чихнуть, одновременно втягивая воздух ртом. Дно телеги было твердым и неровным, и что-то больно упиралось между лопатками. Но хуже всего была невозможность видеть, что происходит.
Телега остановилась, и она услышала голос Малколма:
– Едем на пристань, сэр. Везем шкуры и шерсть.
Они, должно быть, у самых ворот. Что-то ударилось и борт телеги, и Пиппа инстинктивно затаила дыхание. В кипу шерсти ткнули твердым предметом, скорее всего вилами. Сейчас прикрытие будет отброшено, и стража увидит, кто прячется в телеге.
Она задыхалась, но опасалась втянуть в легкие воздух. Ее охватил ужас, хуже которого она и представить не могла. Но тут телега снова дернулась, поползла вперед. Пиппа судорожно вздохнула и немедленно расчихалась.
– Эй вы там, стойте! – раздался повелительный голос.
Пиппа услышала торопливые шаги.
Господи Боже! Она чихнула, как раз когда они проезжали через ворота!
Лайонел, непонимающе уставившись на подбегавшего стражника, чихнул, зажал нос пальцами, высморкался и вытер ладонь о штаны.
– Что стряслось, дружище? – спросил он, снова чихнув. – Чертова шерсть! Лезет прямо в нос, спасу нет!
Мужчина подозрительно оглядел его, нагнулся над телегой и заглянул внутрь, приблизив лицо к кипе шерсти. И неожиданно чихнул сам.
– И впрямь в нос лезет, – кивнул он, вытирая нос рукавом. – Поганая же штука!
Хлопнув по борту телеги, он вернулся к напарнику, который тужился прикрыть массивную створку железных ворот.
Лайонел, небрежно посвистывая, обменялся многозначительными взглядами с Малколмом. Никто из них не вздумал оглянуться или сунуть нос в телегу.
Пиппа тем временем боролась с приступами тошноты, вызванными, как она понимала, исключительно паникой и не имевшими ничего общего с беременностью. Просто следствие сильного испуга.
Колеса телеги гремели по булыжникам. Пиппа сосредоточилась на окружавших ее звуках, стараясь отвлечься от дурноты. Совсем рядом звучали голоса, грубые, недовольные, ворчливые, кто-то тяжело дышал, раздавалось странное поскрипывание и хлопки, словно на ветру развевались огромные простыни. Должно быть, они уже в порту.
Телега снова остановилась, и Пиппе показалось, что прошло еще несколько часов, прежде чем вонючие покрывала были сброшены и она уставилась в ясное ночное небо, вдыхая соленый воздух, чувствуя, как свежий ветер холодит разгоряченные щеки. Разбушевавшийся желудок мигом угомонился.
Над ней склонился Лайонел и, взяв за руку, поднял.
– Прости, не знаю, как получилось… я не удержалась… – оправдывалась она, садясь.
– Все хорошо, что хорошо кончается. Пойдем.
Он сжал ее талию и опустил на булыжники. Они находились в маленьком дворике, почти пустом, если не считать нескольких тюков с тканями.
Пиппа огляделась.
– Где Малколм?
– Уехал. Он должен посадить донью Бернардину на идущее в Испанию судно, а потом отправится в Дербишир, рассказать твоим родным, что произошло, и заверить, что ты в безопасности. Ты и Робин.
Пиппа ошеломленно вытаращилась на него:
– Ты и об этом подумал?
– Вероятно, и тебе в голову приходило нечто подобное.
Нечто подобное!
Она и помыслить боялась о том, что станет с матерью, когда та узнает о ее внезапном исчезновении! Поэтому и старалась оттеснить тяжкие думы в самый потаенный уголок сознания, твердя себе, что пройдет много недель, прежде чем новости достигнут Дербишира, а к тому времени она скорее всего сумеет переслать письмо из Франции.
Но Лайонел нашел время все уладить.
– Спасибо, – прошептала она и уже подняла руку, чтобы коснуться его лица в мимолетной благодарной ласке, как он сжал ее запястье и взглянул в глаза со смелой прямотой и с той же участливой нежностью, которая так привлекала ее с их первой настоящей встречи.
И снова то тепло и близость, которые они когда-то делили, хлынули бурным потоком, смывая горечь и боль, словно все, что было уничтожено, упрямо возвращается, как зеленая, прорастающая из-под снега трава. Словно сами корни никогда не были вырваны из земли и теперь пускают крохотные трогательные побеги будущего.
– Тебе не обязательно благодарить меня, Пиппа, – бросил он, выпуская ее руку. – По крайней мере подожди, пока мы не выйдем в море. Тогда, возможно, мы вернемся к этому разговору и я смогу получить свою награду.
В этот момент к ним раскачивающейся походкой моряка подошел коренастый мужчина с властным видом человека, привыкшего командовать десятками людей.
– Сэр, если мы не закончим погрузку в ближайшие полчаса, неприятностей не оберешься, – заявил он, мельком взглянув на Пиппу. – Нам необходимо поймать прилив.
– Верно, – кивнул Лайонел, деловито хмурясь. – Мы готовы. Помогите развернуть ткань.
Мужчины взялись за большую кипу небеленого полотна и вскоре сумели развернуть ее на камнях. Повинуясь призывному жесту Лайонела, Пиппа легла посредине, отчего-то понимая, что больше просто не способна бояться. Все окружающее казалось таким нереальным, что она чувствовала себя как во сне: ощущение, которое только усилилось, когда ее с головой накрыли тканью, заставили опустить руки, туго перевязали веревкой и спеленали, как куклу, так что постороннему глазу она казалась просто огромным свертком ткани.
Лайонел перекинул ее через плечо и прижал ладонью спину.
– Постарайся обмякнуть и висеть неподвижно, – пробормотал он.
Можно подумать, у нее есть выбор!
Но злись не злись, а ничего не поделаешь.
Пиппа повисла в чертовски неудобной позе. Кровь прилила к голове, глаза полезли из орбит, и она, казалось, вот-вот потеряет сознание. Но к се крайнему удивлению, прежнего ужаса не было.
Лайонел пересек двор и вышел из склада на пристань. Голова его была низко опущена, только глаза бегали из стороны в сторону, пока он размеренно шагал к сходням «Морской грезы».
– Эй, вы еще не закончили? – остановил его грубый голос, едва он приблизился к сходням.
Лайонел медленно повернулся, придурковато открыв рот, так что из уголка губ тянулась полоска слюны, и вытаращился на говорившего пустыми глазами полоумного деревенского олуха. Мужчина был одет в кожаную солдатскую безрукавку, вооружен шпагой и кинжалом и явно нарывался на драку.
