Облизывая пересохшие губы, Анжелика с любопытством и благодарностью наблюдала, как Доминик утихомиривал девчонку. Он встал на защиту Анжелики! Велел худышке оставить ее в покое! Квартеронка снова заныла, осторожно потирая исцарапанные руки, прикасаясь пальцами к ушибленной груди и делая вид, что ей ужасно больно. Но тут поймала его взгляд, полный холодной ярости, и поняла, что проиграла.
— Вон! — Схватив за руку, он вытолкнул ее за дверь. — Не дай Бог тебе когда-нибудь попасться мне на глаза. Сайлас!
— Месье? — Сайлас незамедлительно выступил из тени; от его внимания, разумеется, не ускользнула ни одна деталь только что разыгравшейся сцены.
— Избавься от нее! — Доминик почти швырнул Анжелику в руки матроса. — Чтобы через пять минут ее не было в доме. Вещи она соберет завтра днем под твоим присмотром.
— Да, месье, — безразлично ответил Сайлас, толкая перед собой размахивающую руками, протестующую подопечную.
Женевьева по-прежнему сидела на кровати. Дверь захлопнулась, он подошел и остановился, нависая над Женевьевой.
— Я никогда в жизни не видел такого отвратительного, непристойного представления! А уж поверь, я много повидал на своем веку. Как ты посмела вести себя словно дворовая кошка? Как ты могла подраться с этой шлюхой? Ты же креолка, ты принадлежишь к, семье Латуров в конце концов!
Женевьева могла ожидать чего угодно, только не этого — креольский джентльмен гневался на нарушение приличий и скандальное поведение дамы его круга.
— А чего ты от меня ожидал? — поинтересовалась она. — Какая разница между мной и твоей любовницей? Мы обе занимаемся одним и тем же с одним и тем же мужчиной в одной и той же постели в одном и том же доме. Если хочешь, я еще кое-что добавлю. Похоже, что и ты не делаешь различия между нами.
— Не говори ерунды, — сказал Доминик, обескураженный таким отпором.
— Это ты говоришь ерунду, — не смущаясь, продолжала Женевьева. — Мне кажется, что для пирата, который гордится отсутствием щепетильности и презрением ко всем условностям, подобное требование хороших манер более чем лицемерно.
— То, что делаю я, и то, что делаете вы, мадемуазель Женевьева, — вовсе не одно и то же, — констатировал Доминик с нарастающей угрозой в голосе.
— Тогда почему ты настаиваешь, чтобы я приходила в этот дом? Это ведь дом содержанки. С какой стати я должна вести себя здесь по-другому?
Впервые Доминик Делакруа не нашел что ответить. Он и не думал об этом — просто считал этот дом самым подходящим местом для свиданий. Разумеется, он не думал о том, что Анжелика посмеет возражать против какого бы то ни было решения, касающегося его собственных владений, пока это не причиняет ей материального ущерба. И Доминику было невдомек, что свидания с ним в такой обстановке извращают представление Женевьевы о себе самой и о том, что между ними происходит. Он-то был уверен, что, несмотря на ее легкомысленное поведение, она истинная креольская дама, представительница старинного аристократического рода, которой скоро найдут достойную пару.
Женевьева тем временем продолжала наступление.
— Ты нарушил слово, — укоризненно сказала она.
— Не намеренно, Женевьева. Похоже, Анжелика устроила так, чтобы остаться с тобой в доме с глазу на глаз…
— Именно, и воспользоваться вудуистской магией, чтобы наслать на меня погибель.
— Вудуистское колдовство, — Доминик нахмурился, — не может причинить тебе никакого вреда, Женевьева.
— Легко тебе говорить, — вспыхнула она. — Ты ведь не наступал на колдовской порошок и не разрушал магического узора.
— О чем это ты? — Он нетерпеливо прошел к столу, где на серебряном подносе стояли графин с вином и бокалы. — Думаю, тебе не помешает немного подкрепить свои силы.
Прежде чем рассказать, что в точности здесь произошло, Женевьева взяла из его рук бокал, отпила немного вина и с вызовом заявила:
— Ты не можешь винить меня за то, что я сделала.
— Конечно, могу. Ты не имеешь ничего общего с уличной проституткой. И я больше не желаю слышать этого бреда — будто я обращаюсь с тобой так же, как с Анжеликой, только потому, что мы бываем вместе в этом доме. Ты — юная креольская леди, и то, что ты утратила невинность, останется секретом, известным только нам двоим. В недалеком будущем ты выйдешь замуж и займешь подобающее место в обществе, а нынешнее юношеское приключение, надеюсь, оставит у тебя лишь приятное воспоминание.
Женевьева покачала головой и даже хлопнула рукой по подушке:
— Нет, ты абсолютно не прав.
— Ты снова меня злишь, — мягко предупредил Доминик. — Мне стоило огромных усилий до сих пор держать себя в руках. Но не могу обещать, что меня хватит надолго. Я прав, потому что так должно быть.
— Ты не понимаешь! — Женевьева спрыгнула с кровати. — Если это злит тебя, прости, но я не могу не сказать. Неужели ты думаешь, что я не изменилась с тех пор, как мы встретились, как… — Она выразительно оглядела комнату. — Раз все это случилось, как я могу оставаться прежней креольской девушкой на выданье? Я никогда-то особенно не подходила для подобной роли, а теперь это и вовсе исключено.
Доминик, закрыв глаза, пытался собраться с силами.
— Ты увидишь, что я прав, — сказал он наконец. — Небольшая романтическая прелюдия скоро закончится, ты вернешься к прежней жизни, став более зрелой, разумеется, более опытной, в сущности, став гораздо лучше, чем прежде. Но вернешься!
Женевьева стала еще бледнее, чем и без того была после всего случившегося, но попыталась скрыть тревогу.
— Почему она скоро закончится?
— Потому что скоро я снова буду далеко в море. Я ведь сказал тебе вчера, — беззаботно напомнил капер. — А когда… если… я вернусь, много воды утечет, фея. Ты будешь помолвлена или уж, во всяком случае, окружена поклонниками.
— Возьми меня с собой, — вдруг попросила она. — То, о чем ты говоришь, означает для меня быть заживо погребенной. Я хочу с тобой в море. Я не стану мешать или чего-то требовать от тебя. Я понимаю, что тебе не нужны никакие путы. Мне тоже. Но теперь, после того как я вкусила восторг бытия без сковывающих условностей, я не смогу жить иначе. — В глазах ее застыли мольба и слезы.
"Невозможная девчонка, — подумал Доминик с некоторым раздражением. — Женевьева Латур из тех, кто не сворачивает с пути, намеченного ими самими. Если уж ей чего захочется, она пойдет и возьмет это, и не успокоится, пока не получит желаемого». Делакруа был хорошо знаком такой характер, поскольку он и сам обладал подобным. И он восхищался такими людьми, ибо в мире есть стоящие вещи, которыми можно овладеть, лишь имея железную волю. Но в данном случае мадемуазель Женевьева и впрямь возжелала невозможного, и придется продемонстрировать превосходство его воли.
— Ты капризный ребенок, Женевьева, который не знает, что такое «нет». Считаешь, что, если тебе чего-то хочется, этого уже вполне достаточно. Ничего более комичного, чем то, о чем ты просишь, я в жизни не слышал.
