Служанки обнаружили Сариту в необычно раздраженном и рассеянном настроении. Она сказала им, что не желает ужинать и хочет пойти спать пораньше. Кадига попыталась было предположить, что господин Абул может послать за ней и что ей следует к этому быть готовой, но Сарита сообщила ей, что калиф дал ей понять, что занят сегодня и поэтому не будет ее звать. Она подумала, что сказанное ею не так уж далеко от правды, отметив про себя, что это заявление тотчас удовлетворило их.
— А ты уверена, что не хочешь послушать музыку? — спросила Зулема. — Я могу играть на лире, если ты не в настроении, чтобы разговаривать или играть в шахматы.
— Нет, я не хочу ничего — только побыть одной, — ответила Сарита, надеясь на то, что они поразятся ее недружелюбности и уйдут.
И, действительно, женщины были явно озадачены таким обращением, и через несколько минут покинули ее.
Избавившись от них, Сарита встала и прислушалась. Вокруг было тихо. Она решила не зажигать лампы, поскольку темнота, с ее точки зрения, таила в себе меньшую угрозу обнаружения. За окном уже зажглись первые звезды, но темнота еще не сгустилась, а на горизонте показалась маленькая долька луны. «Света от нее будет немного, — подумала Сарита, — поэтому, когда она спустится в ущелье, обнаружить ее будет невозможно». Теперь она сосредоточилась на том, как она будет воплощать свой план. Сарита достала из замочной скважины ключ и заперла изнутри дверь. Таким образом она обезопасила себя от неожиданного визита.
Затем она побежала на галерею, где стала собирать необходимые для веревки предметы. Нельзя было придумать ничего лучше, чем использовать для этого простыни и покрывала с диванов. Шелк, необыкновенно прочный материал, имелся здесь в изобилии. Усевшись со скрещенными ногами на диван, Сарита начала делать из него веревку.
Этому она научилась еще в детстве, и знала такие приемы, которые позволяли придать материалу еще большую прочность. Вскоре работа была закончена, однако веревка получилась слишком короткой и на ней можно было спуститься только до середины вала. На диванах лежали еще шелковые накидки, а в простенках висела шелковая одежда.
Но наряды были богато расшиты драгоценностями и бережливость, свойственная Сарите с детства не позволила ей использовать этот материал для изготовления простой веревки. В какой‑то миг до нее дошло, что драгоценности могли бы быть неплохой валютой в том мире, в который она собиралась вступить, однако она тут же отогнала эту мысль. О краже нельзя было и думать. Одно дело использовать эти материалы для того, чтобы выжить после побега. Наконец веревка была готова. Сарита села у балкона — теперь ей не оставалось делать ничего, кроме как ожидать полной темноты. Она знала, что ей следует вздремнуть, но была так возбуждена, что не смогла бы сейчас заснуть. Никакого особенного плана относительно того, что она будет делать после того, как окажется у реки, внизу, у нее не было. Она только решила, что будет идти к границе с Кастилией. Она прекрасно знала, что предостережения Абула вовсе не были такими уж необоснованными. Королевство Гранады было небезопасным местом для одинокой женщины ее расы.
Поэтому чем раньше она покинет его, тем лучше.
На базаре в Гранаде она, возможно, наткнется на караван испанских торговцев и сможет присоединиться к нему. У нее ведь были серебряные монетки и навыки, которые она могла предложить в обмен за защиту. План был не слишком мудреным, но придумать лучшего она не могла.
Во время ожидания ее охватила глубокая меланхолия. Потому ли, что будущее ее было таким неопределенным? Или это был естественный страх, которого раньше, занятая приготовлениями, она не испытывала из‑за недостатка времени? Или это было что‑то еще? Внезапно она вспомнила вкус черной виноградинки. В воображении ее возникло его лицо, склонившееся над ней, его глаза, горящие страстью и искрящиеся смехом. По ее щекам полились слезы. Почему? Она вытерла их тыльной стороной ладони. Руки ее теребили шелковую веревку. Нет, ей необходимо уйти. Она не может оставаться в мавританском гареме и быть игрушкой в руках калифа. Как бы она ни стремилась к его теплоте и юмору, как бы ни отвечало ее тело на его страстные призывы, она все равно не могла себе представить жизни среди этих праздных женщин, жизни, единственным оправданием которой является ублажить калифа. Если она останется в альгамбрском гареме, то будет погублена навеки и не сможет жить, обреченная на медленное и мучительное умирание. Ею будут владеть чувства еще более ужасные, чем если бы она осталась в племени и вышла за Тарика. Там она, по крайней мере, имела бы свое место, и не только в постели вождя.
Почувствовав прилив энергии, Сарита вышла на балкон. По небу бежали облака, заслоняя свет звезд и луны. Прекрасная для побега ночь! Сарита перекинула веревку. Она упала приблизительно в десяти шагах от земли. Ну что ж, это ей по силам. И, закрыв глаза, она прыгнула. Не удержавшись на ногах, Сарита покатилась по крутому склону горы в ущелье. В отчаянии она ухватилась за колючий кустарник. В ее ладони вонзились шипы, а из глаз брызнули слезы, но все же ей удалось задержать свое падение. Она достигла своей цели.
Часовой, делавший обход со стороны вала, поднял факел, чтобы отогнать летучую мышь, и б пучке света увидел на башне движущийся силуэт.
Вглядевшись, он понял, что по стене кто‑то ползет.
Он со всех ног помчался на главный сторожевой пост. Офицер поспешил с ним назад и послал узнать, на месте ли обитатель этой башни? Часовой обнаружил, что дверь изнутри заперта, а на его стук никто не ответил. Тогда офицер устремился к господину Абулу. Женщина, живущая в башне, не находилась в его непосредственном ведении, но за происходящее на вале он отвечал. Офицер быстро пошел к Абулу. Извиняясь, он доложил в чем дело.
Абул, не веря своим ушам, выслушал то, что ему сообщил напуганный офицер.
— Так ты говоришь, башня заперта изнутри?
— Да, мой господин. Я уже послал туда людей, чтобы они выломали замок.
— Ты правильно сделал.
— Так Сарита сползла в ущелье? Удивительно, как смогла она это сделать? Абул удивился, что она совершила побег. Возможно, ему действительно следовало отпустить ее. Да, может быть, тело ее и отвечает на его призывы, но, очевидно, это не более чем одна из причудливых шуток природы.
Между ними не происходит слияния ума и духа, у них нет ничего общего, а без всего этого их отношения могут носить только характер похоти, не имеющий ничего общего с истинным слиянием душ. Она не чувствует к нему ничего, кроме возмущения, и не имеет, очевидно, ни малейшего желания его понять. Как ему казалось, он, в отличие от нее, пытался ее понять, не бередить ту боль, которая, собственно, и привела ее к нему, понять те силы, которые мешали их взаимоотношениям.
Он был горько разочарован. Надо было бы отпустить ее. Но вряд ли на своем пути она найдет нечто стоящее. Тяготы жизни — вот что ждет ее на свободе, в этом Абул был убежден. Чем скорее он забудет ее, тем лучше. Она принесла ему и так уж достаточно страданий.
Ведь он начал соперничать с ней с того самого момента, как она покинула свою рощу, так неужели теперь он готов сдаться?! Она же не сможет выжить в этом жестоком мире. Несмотря на все причиненные ею страдания, Абул не мог вынести эту мысль.
