– Но могут вызвать полицию…
– Мне, конечно, грустно с тобой делиться печальными
секретами, – сказал Мазур. – Но с прискорбием должен объяснить, что
не будет ни особенного шума, ни удивления. У нас сейчас на железных дорогах
хулиганят вовсю – светофоры бьют, камнями окна выбивают, кладут на рельсы всякую
дрянь. Времена такие, смутные и зыбкие, порядок подрасшатался… А потому никто и
не станет особенно удивляться. Спишут на проделки окрестных тинейджеров,
свяжутся со станцией по радио и преспокойно поедут дальше. Светофор для того и
поставлен, чтобы его можно было заметить издалека, затормозят, как миленькие…
Отойдя метров на триста от места, где он столь бесцеремонно
нахулиганил, Мазур свернул в лес. Отыскав подходящую колоду, они присели под
деревом, метрах в пятнадцати от опушки. Справа раздался перестук колес – это
шел состав с той стороны, куда они стремились. За деревьями мелькнули зеленые
пассажирские вагоны, состав пролетел, не снижая скорости.
Неизвестно, сколько придется ждать. Чтобы не терять времени,
Мазур начал в темпе просвещать Джен – подробно рассказывал, что из себя
представляют российские поезда, и как себя следует вести, чтобы не возбуждать
подозрений. Начал с общих вагонов – еще неясно, куда предстоит попасть, может,
придется трястись на жестких скамьях…
Джен прилежно слушала, и глаза помаленьку круглели. В самом
деле, для благополучного западного человека сие диковато. Но Мазур не
чувствовал ни обиды за державу, ни позывов ущемленной гордости – некогда было.
Оказалось, торопился напрасно – успел все растолковать
подробно и вдумчиво, а поезда все не было. Минут сорок они решительно не знали,
куда себя девать, то перебрасывались пустяковыми фразами, то пытались развлечь
друг друга анекдотами. Смешно, но Мазур и впрямь самую чуточку ощущал себя
партизаном, устроившим диверсию на оккупированной территории…
Как водится, далекий шум поезда послышался в самый
неожиданный момент. Меж стволов Мазур видел кусочек рельсового пути –
показалось могучее рыло тепловоза, багажно-почтовый вагон… А что, если при
нынешнем бардаке он попросту пролетит мимо, наплевав на отсутствие светофора?
Сегодня всего можно ожидать…
Нет, сработало – послышался адский визг и скрежет, состав
затормозил, уйдя из поля зрения. Джен вскочила, Мазур поднялся следом,
потянулся и сказал:
– Ну, работай на совесть…
Им пришлось пройти лесом, параллельно дороге, метров двести
– Мазур не вполне верно выбрал место. Так, вон те вагоны – общие, вон те –
плацкарт… Двери открыты, железные приступочки опущены, чуть ли не у каждого
вагона толпится табунок любопытных пассажиров, мужик в железнодорожном кителе,
без фуражки, промчался в сторону тепловоза, за ним поспешает молодой
милицейский сержант, придерживая длинную дубинку на боку…
Они как ни в чем не бывало вышли из леса и не спеша
двинулись вдоль вагонов к голове поезда. Все было проделано столь буднично и
непринужденно, что никто не обратил на них внимания, – все-таки не
отличались ни одеждой, ни количеством конечностей, самые обыкновенные люди,
кому в голову придет…
Мазур охотнее всего забрался бы в купейный, где гораздо
проще укрыться от любопытных глаз. Но до купейных они добраться не успели –
железнодорожник в сопровождении милиционера понесся назад, чуть ли не галопом,
махая рукой на стоявших у лесенок.
– По вагонам, по вагонам! Сейчас поедем!
Скорее всего, с графиком что-то было не в порядке, и сзади
нагонял попутный. Милиционер тоже махал рукой, и пассажиры живенько полезли в
вагоны. Мазур с Джен преспокойно поднялись следом, как свои люди. Он прямиком
направился в вагон, готовый к сложностям, и сложности начались практически
моментально. Дорогу ему бдительно загородила проводница, дебелая деваха в мятой
форменной рубашке:
– Эй, а ты куда это? Что-то я тебя не припомню…
Клыками она не щелкала – лаяла, в общем, по обязанности. В
тамбуре, кроме них, никого уже не было. Изобразив самую обаятельную и
примирительную улыбку, Мазур сказал:
– Да понимаешь, мы с женой в общем ехали, и больше нет
никакой возможности. Жена на третьем месяце, а там такой контингент… Эта,
светленькая, сказала, у вас места есть. Неужто не договоримся?
Проводница обозрела его с ног до головы – трезвого и одетого
не так уж плохо – хмыкнула:
– Что ж ты жену на третьем месяце в общий потащил?
– Не было билетов, – осторожно сказал Мазур. – А в
Иркутск нужно позарез. Я так и думал, потом освободится что-нибудь…
– Освободится… – проворчала она. – А ревизоры?
– А моя горячая, от чистого сердца, благодарность? –
сказал Мазур. – Мы хоть и не кавказцы, однако насчет благодарности не хуже
понимаем… Сколько там нужно мужских достоинств?
– Чего-о?
– А вот, – сказал Мазур, демонстрируя сотенную
купюру. – У этого обормота на телеге все мужское достоинство наружу,
потому так и прозвали…
Она фыркнула:
– Я и не замечала что-то… – повернулась к Джен. – Чего
молчишь? Придумаем что-нибудь, ладно…
– Да она не говорит, – сказал Мазур. – И не слышит.
Я серьезно. Глухонемая.
– Иди ты!
– Точно, – сказал он, посерьезнев лицом.
Вот тут проводница распахнула глаза до пределов возможного,
тщетно пытаясь скрыть чуточку брезгливое любопытство:
– Иди ты… А и правда… Что, совсем-совсем?
– Ага, – Мазур вздохнул и добросовестно изобразил перед
лицом Джен какие-то загадочные фигуры, всеми десятью пальцами.
Она ответила столь же тарабарскими знаками. Проводница
дозрела, с первого взгляда видно:
– Нет, ну надо же… А красивая. Слушай, а не боишься, что
дите… нет, точно не слышит? Отчаянный ты мужик… Пошли. Там боковых мест куча,
езжай до самого Иркутска…
Все удовольствие обошлось Мазуру в мизерную по сравнению с
его денежными запасами сумму Проводница (уже обращавшаяся с Джен, как с пустым
местом) быстро спрятала денежку, провела к боковым местам и удалилась, то и
дело оглядываясь, крутя головой. Они уселись, поставив сумку Мазура под столик.
Джен облегченно вздохнула, косясь на ряды откинутых полок, как на клетки с
экзотическими зверями.
С точки зрения Мазура, ничего экзотического там не имелось:
в отсеке напротив них на трех из четырех полок безмятежно дрыхли, выставив
голые пятки из-под сероватых простыней, справа раздавалась громкая пьяная
болтовня с неизбежной примесью матов, слева плакал ребенок и мамаша тщетно
пыталась его успокоить, в проходе, уцепившись за верхнюю полку, стоял мужичок в
майке и, пошатываясь, пытался что-то сообразить – скорее всего, в какую сторону
следует двигаться, чтобы отыскать туалет. Где-то курили – а соседи крикливо
урезонивали. Где-то раздавалась совершенно непонятная речь – то ли кавказцы, то
ли среднеазиаты во весь голос обсуждали свои загадочные проблемы, а может,
попросту травили анекдоты, кто их разберет. В общем, ничего необычного –
растелешенность, суета, гомон и полнейшее пренебрежение светскими условностями.
И нельзя сказать, чтобы запахи были такими уж ужасными. Обычный плацкартный
вагон. Для Мазура, разумеется.
