– Мне медаль не полагается? – усмехнулась она, плеснув
в стаканы еще на два пальца. – За стойкое поведение под пытками? Серьезно,
я с самого начала принялась отчаянно визжать, что ничего не знаю, они, похоже,
шума не хотели, вот и принялись за супруга. Прижгли, гады, до сих пор болит… –
Она коснулась пальцами левой груди. – Хоть и смазали чем-то импортным.
Мазур выпил свое виски, как лекарство, досадливо поморщился
и налил себе еще. Идти никуда не хотелось – куда и зачем?
– Я пойду быстренько душ приму, – сказала Ирина,
вставая. – Мне тут халат раздобыли, как раз собралась мыться, тут ты
пришел… Что поглядываешь? Не рыдаю? Сама понимаю, что следовало бы, но что-то
замкнуло намертво и такая блокировка встала, что наружу ни единой слезинки не
лезет…
– Это бывает, – сказал Мазур глухо. – Я пошел?
– Посиди, если не спешишь. Есть к тебе пара вопросов…
Она ушла, а Мазур уселся на подоконник, тупо таращился на
покрытую множеством палых листьев улицу Стояла тишина, как обычно. Не хотелось
верить, что он сам загнал себя в некий жизненный тупик – в дополнение ко всему
пережитому Понемногу стемнело совсем, на столе горела лампа, а Мазур так и
сидел в темноте, сгорбившись.
Вернулась Ирина, села в кресло, небрежно запахнув халат.
Полы тут же соскользнули с колен. Мазур смотрел на ее высоко открытые ноги, на
лицо, из-за глубокой тени казавшееся совсем молодым. Ощущение было жутковатое:
временами столь остро и пронзительно мерещилось, будто перед ним сидит Ольга,
новая, чуть повзрослевшая, набравшаяся печального и, в общем-то, не особенно и
нужного жизненного опыта, что нехороший холодок подступал к затылку.
Ирина медленно вытянула руку, взяла налитый на четверть
стакан, поднесла к губам. Во впадинке под макушкой, куда так надежно бывает
всаживать пулю, у Мазура торчал кусочек льда.
Она выпила до дна, отставила стакан и тихо спросила:
– Во что ты втравил Ольгу? Она что, тоже имела отношение к
чему-то… такому?
Он тяжко вздохнул:
– Ни к чему она не имела отношения. И ни во что я ее не
впутывал. Жизнь впутала. Судьба…
– Бог ты мой, – сказала Ирина еще тише. – Дочку
убили, муж – тряпка, зять – непонятно кто. Какие, к черту, флотские инженеры и
засекреченные агрегаты, у всех тут – глаза убийц, даже у Лымаря. То-то у тебя
орденских планок до пупа. А когда этот ваш Кацуба дружески улыбается, по спине
морозом продирает… Кирилл, ты кто такой? Рэмбо какой-нибудь?
– Да я сам не знаю, кто я, – сказал Мазур, вздохнув.
– Ну, а как мне дальше жить, не посоветуешь? – Она
вскочила, взметнулись полы распахнувшегося халата, встала вплотную к Мазуру –
Жить-то как, господи? Мало мне десяти лет перестройки, еще и влипла непонятно
во что…
Мазур поднял руки и обнял ее столь спокойно и непринужденно,
словно телом управлял кто-то посторонний. Прижал к себе, ладонью вмиг
разделавшись с пояском халата, кое-как обмотанным вокруг талии. Ирина почти не
сопротивлялась, опрокидываясь на постель. Мазур взял ее почти сразу же,
охваченный паническим желанием избавиться от ледяного комка под самой макушкой,
и женщина покорно раскинулась под ним в косой полосе лунного света, падавшей
поперек комнаты, но тут же переплела руки на его шее, прижимая к себе и отвечая
так, что он охнул от удовольствия, позабыв о ледышке. Вот только жутковатый
холодок во всем теле упорно не проходил – под ним ритмично колыхалось
незнакомое тело и манера любить была совершенно другой, но стоило отстраниться,
бросить беглый взгляд, и он наяву видел лицо Ольги со знакомым изгибом
полуоткрытого рта, знакомой гримасой отрешенного наслаждения, снова и снова
входил в нее в приступе чего-то, не имеющего названия, испытывал на все лады –
в попытках то обрести прежнюю Ольгу, то окончательно убедиться, что это не она,
что прежняя ушла безвозвратно. Лунный свет давно сполз с них, словно ожившее
покрывало, а они не могли остановиться, потому что это означало возвращение в
реальность.
И все же настал момент, когда пришлось вынырнуть из забытья
в лунную прохладу. Они долго валялись на смятых простынях, прижавшись друг к
другу без всякого раскаяния – был, правда, момент, когда Ирина попыталась
плакать, но вряд ли от раскаяния, да и не получилось ничего, кроме глубокого
отпечатка зубов на плече у Мазура. Он лежал, держа руку на бедре расслабленно
привалившейся к нему женщины, и философски думал, что тоска, как ни крути,
лечится самыми примитивными лекарствами – право слово, становится легче…
– Бог ты мой, ну и натворили… – прошептала Ирина ему в
ухо. – Это как же называется – снохачество?
– Да нет, снохачество – это совсем другое, – сказал
Мазур, подумав. – По-моему, это сексом просто-напросто и называется…
– Дрянь я, а?
– С чего бы? – удивился он искренне. – Извращенцы
мы, что ли? Или кровная родня?
– Зато скоты все же изрядные…
– Брось, – сказал Мазур. – Жизнь иногда такие
вензеля заплетает… Полегче стало, а? Вот видишь…
– И все же мы скоты, – шепнула она. И с типично женской
логикой добавила: – Ну почему я тебя тогда не встретила? Ведь могла? –
Самое смешное, что вполне могла, – сказал Мазур. – Ты когда замуж
выскакивала? Ага, я как раз первым курсантским шевроном блистал и чванился в
том же самом городишке… Может, мы даже на улице встречались. Ты на моряков
тогда внимание обращала?
– Нет, – сказала Ирина. – Я тогда была преогромная
интеллектуалка с серьезными исканиями и невероятными духовными запросами. А
нынешний благоверный сущим Эйнштейном казался, тогда еще мода на физиков не
прошла, хотя и подтаивала уже… Можно идиотскую вещь сказать?
– Валяй.
– Возьми замуж, а?
– Ты же вроде бы некоторым образом…
По движению прижавшихся к его щеке губ Мазур понял, что она
усмехнулась:
– Мы же в двадцатом веке живем, да вдобавок при его почти
что издыхании… Правда, Кирилл, возьми замуж? Мне, как любой бабе, за каменную
стену охота. Оба мы… перегоревшие, может, и получится более-менее удачно. Я,
конечно, понимаю, что – жуткая стерва, такое сейчас предлагать, только во мне
глупого бабьего еще больше, чем казалось…
Признаться, Мазура такое предложение чуточку ошарашило, и он
понял, что угодил в недурственный капканчик: отвергать ее сейчас – изряднейшее
скотство. Когда на могилке еще не осела земля, да и могилка та появилась в
какой-то степени по его вине. Вот и получится своеобразное искупление грехов…
впрочем, не в нем одном дело. Почему бы и нет? Может, как раз и удастся
устроить то, что осталось от личной жизни, с третьей, самой нежданной попытки?
Ирина подняла голову, не отнимая щеки от его груди, глянула
в глаза. Лунного света было достаточно, чтобы Мазур видел ее лицо, полное
печали и надежды:
– Правда, Кирилл? Не сопляки…
– Ох, Иришка… – сказал он, совершенно запутавшись в мыслях и
чувствах. – Мне еще так не…
