– Если бы на меня заимели зуб друзья и коллеги покойного, у
них была масса времени и возможностей вульгарно меня хлопнуть, – сказал
Мазур.
– Резонно. Признаюсь, именно такие умозаключения меня пока и
удерживают от того, чтобы смахнуть пыль с машинки для выдирания ногтей…
– Вам удалось хоть что-то выяснить?
– Немногое, – сказал Глаголев. – Этот чертов
магазинчик и квартира на Свободной прошли через столько рук, что концов пока не
найти…
– Вопрос можно?
– Конечно.
– Почему вы упорно не рассматриваете самую простую
версию? – спросил Мазур. – Лежащую на поверхности? Я – нежелательный
свидетель. Возможно, единственный человек со стороны, знающий о таежных
охотничьих забавах. Логично предположить, что отсюда все и вытекает…
Глаголев ответил, практически не раздумывая:
– Свидетели, знаете ли, имеют тенденцию делиться на опасных
и неопасных. Мне кажется, вы давно уже понимаете сами, что относитесь к
последним. Во-первых, уличить их невозможно. Во-вторых, во время бегства вы
натворили кое-что, не позволяющее вам сейчас появляться принародно в белых
сияющих одеждах и требовать справедливости. В-третьих, гораздо прагматичнее
было бы убрать вас без лишнего шума, нежели по-дурацки баловаться со
специфической подрывной техникой, рискуя впутаться в чреватый крайне серьезными
последствиями конфликт с крайне серьезным ведомством. Согласен, и происшедшее
на кладбище, и это ковбойское похищение идеально ложатся в гипотезу о том, что
вашу личность устанавливали. В спешке, не считаясь с последствиями и затратами.
Случившееся на кладбище может иметь только одну-единственную цель: сравнить
отпечатки пальцев вашей жены с некими, уже имеющимися. А интересовать это может
опять-таки ваших таежных приятелей. Снова возникает вопрос: почему вас не
прикончили, если ими двигало желание отомстить? А другого желания у них быть не
может, они-то прекрасно понимают, что вы не опасны в качестве свидетеля… Вы
сами только что, буквально две-три минуты назад, признали, что прикончить вас
могли давно.
– Кажется, положение у меня самое идиотское, – сказал
Мазур. – Даже не оправдаться нужно – сообразить, в чем следует
оправдываться… Будь это месть за Прохора, меня давно убили бы. Где-нибудь в
городе. Так что, возможно, взрыв на базе с моими… прегрешениями и не связан? И
все шло бы своим чередом независимо от моих поступков? Для чего-то же вам
понадобилась моя скромная персона? Вы же не военная прокуратура, в конце-то
концов… Чтобы залить мне сала за шкуру, не было нужды привлекать постороннее
ведомство – свои ремней из спины нарезали бы столь же изящно и непреклонно.
– Непугливый клиент пошел, а, Кацуба? – усмехнулся
Глаголев. – В старые времена у него зуб на зуб не попадал бы…
– Он нынче незаменимый, – в тон начальству поддакнул
Кацуба.
– А это как посмотреть. За подобные художества могут и по
головке не погладить. В особенности если у него дублеры имеются. Он не хамит,
Кацуба, он уверен, что его шалости на ход событий нисколечко не влияли…
Где-то справа от Мазура мелодично мяукнуло. Генерал с
Кацубой молниеносно обменялись взглядами, потом Глаголев прошел к двери, вышел
в коридор. И вернулся буквально через минуту, с бумагой в руке. Мимоходом
показал ее Кацубе – и тот прямо-таки расплылся в непритворной радости.
Генерал изменился мгновенно – хищно-упругие движения зверя,
ни единого лишнего жеста.
– Все, – сказал он отрывисто. – Начали работать.
«Господи, – подумал Мазур, – неужели они всего
лишь тянули время? Чрезвычайно похоже… Что за игры идут?»
– Бортко проявляет интерес к базе отдыха «Синильги»
«Северная заимка»? – спросил Глаголев.
Мазур кивнул на Кацубу:
– Должна быть запись…
– Записи меня не интересуют, поскольку видеосъемки не
велось. Меня интересуют ваши личные впечатления от встречи.
– Я бы сказал, «Заимка» его крайне интересует, –
ответил Мазур. – Он конечно, хитрован, но все же рискнул бы сказать, что
его прямо-таки припекало…
– Все сходится, – бесстрастно сказал Глаголев. –
Вчера вечером в него стреляли. История темная, но эксперт клянется, что это не
покушавшиеся со стороны. В полковника стрелял человек, сидевший за рулем его
собственной служебной машины, когда Бортко в нее садился. Только Ведмедь успел
отклониться и, в свою очередь, шарахнул почти в упор. Не исключаю, ждал чего-то
подобного. Кстати, его шофер исчез.
– У него, должно быть, недоброжелателей… – сказал Мазур.
– С недоброжелателями у него давно установилось нечто вроде
вооруженного нейтралитета, – сказал Глаголев. – В том смысле, что
враждующие стороны воздерживаются от покушений на, если можно так выразиться,
полководцев противника. Там свои правила игры, продиктованные житейской
необходимостью. Между прочим, после покушения Бортко не предпринял ровным
счетом никаких репрессий против подопечного элемента, что на него совершенно не
похоже. Когда в прошлом году подстрелили его лейтенанта, город сутки стоял на
ушах… Нет, он прекрасно знает, с какой стороны целили.
– А вы знаете? – спросил Мазур.
– Не знаю пока, – сказал Глаголев. – Ясно только,
что вокруг вашей «Заимки» замельтешила масса народа, а «Заимка», надо понимать,
сопротивляется… Элегантно, я бы сказал, отбивается. Вы шантарские газеты
читаете?
– Каюсь, и не заглядываю.
– Кацуба, продемонстрируй.
Майор вытянул из лежавшей с ним рядом папочки довольно
толстую газету – цветные фотографии, заголовки в три краски, название
«Шантарский скандалист» выполнено вычурными буквами и пониже, шрифтом помельче,
но столь же заковыристым, продублировано на английском.
– Новый бульварный орган, – прокомментировал
Кацуба. – Второй номер – точнее, третий, потому что две недели назад был
нулевой. Ознакомься. Сегодняшний. Тираж еще не отшлепали, ребята его из
типографии увели… Данный номерок, конечно, не тираж.
Мазур бегло проглядел заголовки: «Инопланетяне над Елкино!»,
«Спит ли губернатор с Зоенькой Клименко?», «Милиционер-вампир!», «Студентки
ударили ножом восемнадцать раз!».
– На четвертой странице полюбопытствуй, – хмуро сказал
Кацуба. – Где заголовочек «Спецназ почти не виден».
Мазур зашуршал плотными страницами. На четвертой и на пятой,
под растянувшимся во всю ширь развернутой газеты помянутым заголовком
(выполненным готическим шрифтом с истекающими кровью буквами) в глаза прежде
всего бросались яркие фотографии – зверские морды, перекошенные в крике и
размалеванные черными полосами, устрашающего вида штык-ножи, блистающие во всей
красе на переднем плане, дюжие молодцы в пятнистых комбинезонах старательно
лупят друг друга по челюсти толстенными подошвами ботинок, выкручивают
конечности, резвятся на полосе препятствий, старательно минируют какую-то
стену…
