– Вот и прекрасно. Беспредельщиков на этом свете полно, будь
мы в состоянии их гасить еще на взлете, жизнь настала бы просто прекрасная, но
нет пока что такой возможности… – Он досадливо вздохнул. – Объяснял я
майору: ни за что бы не допустил столь шизофренических забав на вверенной, как
принято говорить, территории. Но вы, как люди военные, должны понимать: бывают
ситуации, когда старший по званию построит себе дачку на территории твоего
родного объекта, велит тебе ни во что не вмешиваться, и останется тебе одно –
смотреть, стиснув зубы, как они там блюют с крыльца и кувыркаются с голыми
профурсетками посреди двора… Не та у тебя астрономия на погонах, чтобы
благородно протестовать.
– А что, замаячили… астрономы? – спросил Кацуба.
Лицо у него стало напряженно-хищным, даже подался вперед.
Таким его легко было представить где-нибудь южнее Панамского канала –
скользящим с автоматом наперевес меж экзотических разлапистых деревьев так, что
ни один листок не шелохнется, ни одна окрестная обезьяна не встревожится и не
заблажит… Мазур попытался угадать, где конкретно мог творить смертоубойные
художества Кацуба, но ничего не придумал, конечно, поди угадай…
Фрол вынул крохотную гибкую дискетку, осторожно держа за
углы двумя пальцами, сунул в конвертик и передал Кацубе:
– Чем богаты… Всецело полагаюсь на вашу деликатность, майор.
В случае чего, могу вас заверить, не мне одному придется путешествовать под
Шопена, так что вы уж поосторожней…
Кацуба спрятал дискетку так бережно, словно это был приказ о
его производстве в первый генеральский чин, на миг расслабился с нескрываемой
радостью, но тут же спросил:
– А как насчет мальчика?
– Ну, это-то не в пример проще… – Фрол черкнул в блокноте
пару строк, выдрал листок и отдал майору. – Все координаты. Но я вас
честно предупреждаю: держитесь осторожнее. Этот мальчик, что вдруг подался в
бульварную журналистику, еще месяц назад перепродавал таким же соплякам
сгущенку и презервативы. И совершенно неожиданно раздобыл вдруг энное
количество «лимонов» на выпуск красивой цветной газетки. Словно в старых брюках
нашел. Дело даже не в миллионах, которым у него неоткуда было взяться, а в
самой метаморфозе – издательский бизнес, газетный особенно, нынче могут
начинать с нуля только те, кто обрел хорошую заручку. Одна беда, не отследили
пока что мои ребята никаких ниточек. Может, вам больше повезет. Знаете, когда я
не могу найти концов, заранее начинаю слегка тревожиться: очень уж редко
случается, чтобы система давала сбои. И каждый раз, когда такое случается,
вблизи следует искать крупную фигуру, по-настоящему крупную, понимаете? Либо
местные крупные фигуры вдруг начинают вести какую-то качественно новую игру, не
имеющую отношения ко всем предыдущим хохмочкам, либо в наши Палестины
неожиданно запускает щупальца некто издалека. Вариантов тут только два, без
всякого плюрализма…
– Учту, – пообещал Кацуба.
– Кирилл Степанович, вы мне в свой черед маленькую услугу не
окажете ли? Сущий пустяк. Я вам покажу ворох фотографий – может, узнаете кого?
Я имею в виду, кого-то из тех, с кем вас судьба свела в тайге этим летом?
Мазур покосился на Кацубу – тот повелительно прикрыл глаза.
Фрол положил перед ним ворох фотографий – попадались и цветные, но больше было
черно-белых, маленьких, любительских. Сюжеты не блистали оригинальностью, и
запечатленные на них сцены, в общем, казались совершенно неинтересными: главным
образом чисто мужские компании (а если попадаются женщины, в разряд дам или
леди мало-мальски опытный мужик их ни за что бы не отнес) – за шашлыком на
природе, за обильными столами, на пляже, иные разукрашены затейливыми
наколками, иные выглядят невероятно респектабельно, на заднем плане маячат
накачанные мальчики туповатого облика (которым, должно быть, за стол садиться
по рангу не полагается), порой на скатерти меж бутылками небрежно валяются
импортные пистолетики, чернявый восточный человек, театрально выпучив глаза,
держит в зубах кинжал с роскошной рукояткой, девица в купальнике разлеглась на
обширном капоте иномарки…
Мазур вздрогнул. Снова взял уже отложенную было фотографию,
всмотрелся. Приложил к ней еще одну, цветную, побольше. И еще одну. Спросил:
– Бороду подрисовать можно?
– Ради бога, – Фрол покопался в ящике стола и подал ему
черный фломастер, опробовав предварительно на листке. – Хоть рога
подрисуйте, хоть что…
Мазур выбрал самую большую фотографию, ту, цветную.
Примерился, прикинул – и тщательно пририсовал бороду крепкому мужичку лет
пятидесяти, в белой майке и джинсовом костюме, сидевшему за простым деревянным
столиком где-то в саду Подумал, провел еще несколько линий, сделав короткую прическу
довольно длинной шевелюрой. Удовлетворенно кивнул.
На него уставился колючим взглядом поганый старец Ермолай
Кузьмич – собственно, не такой уж и старец, правая рука Прохора там, на
«Заимке». Тот самый, которого хотелось убить даже сильнее, чем Прохора. Прохор,
в конце-то концов, был явным параноиком, а Кузьмич пребывал в полной ясности
ума и был по уши пропитан крайне поганой философией, с которой хотелось
поспорить не иначе, как пулей или десантно-штурмовым ножом – и чтобы подыхал
помедленнее…
В висках жарко стучала кровь. Мазура легонько трясло – он
чувствовал, что вновь вернулось шалое желание убивать просто так, из
первобытной мести…
– Можно взглянуть? – тихо спросил Фрол. Мазур придвинул
к нему снимок:
– Сейчас, там, он именно так и выглядит… Через плечо
заинтересованно смотрел Кацуба.
– Ага, – сказал Фрол. – Что-то такое нюхом
ощущалось… Нуда, то-то и… – он спохватился, замолчал.
– Кто это? – спросил Мазур.
– Милейший человек, – сказал Фрол. – Последняя
кличка – Апостол, давненько не появлялся, я уж думал, и не свидимся больше
никогда.
– В законе? – деловито поинтересовался Кацуба.
– Вот это – нет, – задумчиво сказал Фрол. – Не
дотянул Кузема, ох не дотянул. Хотя шлейф за ним тянется достаточный – ходки,
немалые дела и прочие атрибуты светской жизни. Года два назад растворился в
нетях, ходили слухи, что подался в монастырь, толком никто ничего не знал,
говорили даже, что дернул за рубеж, чему лично я решительно не верил – не было
у него ни единой ниточки за бугор, языков не знает, особым капиталом не
обременен. А он, изволите ли видеть, в егеря подался…
– Чур, этот индеец мой, – сказал Кацуба вроде бы
шутливо, но с непреклонностью в голосе.
– Да бога ради, – поморщился Фрол. – Мне туда
соваться, как я и говорил, совершенно не с руки. Просто помогло кое-что понять,
и смогу я теперь в рукав пару карт припрятать, если доведется вежливо просить
кое-кого, чтобы не паскудили наши угодья своими голливудскими забавами… Это
наши скучные внутренние дела, вам, майор, совершенно неинтересные.
– Степаныч, – сказал вдруг Кацуба. – Не в обиду,
поскучай на крылечке пару минут…
Мазур покладисто встал. Дежуривший в коридорчике плечистый
парень предупредительно распахнул перед ним прочную дверь, он вышел на
невысокое крыльцо, прошелся по дворику. Поодаль визжали пилы, лязгали станки.
Суша осточертела до невозможности, со страшной силой хотелось в море, на
глубину, в пронизанную цепочками пузырьков отработанного воздуха соленую
невесомость, к неповторимому ощущению бездны, простершейся вниз под твоим
лишенным веса телом…
