Первые два часа. Не в целях наказания, а из мудрейшего
сержантского принципа: рядовой всегда должен быть занят делом… Иначе для чего
он нужен?
…Процессор, как всегда, отличался завидной правдивостью:
там, где он и предсказал, обнаружилась огромная, несколько километров в
поперечнике, топь, сплошь поросшая высокой болотной травой. Кое-где торчали
чахлые кустики карликовой березы, слева тянулись морщинистые валы торфяников,
справа – редколесье. На юго-востоке, куда и лежал их путь, виднелись синеватые
конусы сопок – да нет, скорее всего, гор. Пейзаж был невероятно унылый, а
опущенная в мокрую землю палка ушла на всю длину. И Мазур, не мудрствуя лукаво,
решил идти в обход, по редколесью, хоть это и должно было отнять несколько
часов. Соваться в трясину не стоило.
Джен вновь шагала хмурая, невыспавшаяся и подкалывать уже не
пыталась. Жаль, иначе Мазур тоже мог ей кое-что напомнить: как некий стойкий
суперагент под воздействием не самого сильного наркотика заболтался до полной
откровенности… Похоже, эти места человеком в свое время посещались. Один раз он
увидел в стороне остатки длинной, наполовину утонувшей в трясине гати, в другой
– пень с несомненными следами топора. Пень, правда, был старый, затесы от
топора давно почернели. Долго шагали меж высоких красноватых бугров сухого
торфяника, потом вновь потянулось редколесье. Погода снова испортилась,
наползали тучи. Вскоре стал моросить мелкий дождик, самая противная
разновидность падающей с неба воды, – капель не ощущается,
микроскопическая взвесь заполняет весь окружающий воздух, словно бы стоит в
нем, влага повсюду, к чему ни прикоснись, от веток до непромокаемой поверхности
бушлата, вязаные шапочки незаметно становятся сырыми, зажженная сигарета быстро
сыреет, сухие на вид стволы поваленных деревьев превращаются в ловушки, где при
малейшем невнимании ничего не стоит поскользнуться… Над головой уныло-серое
небо, над деревьями – серая мгла, скрадывающая расстояние…
– Интересно, что это был за вертолет? – спросила Джен
довольно равнодушным тоном. Видимо, хотела просто поболтать, чтобы не так
клонило в сон.
– А черт его знает, – сказал Мазур. – Не похоже
что-то на серьезную погоню. Может, волков выслеживает.
За них нынче платят хорошо, мы с тобой наколотили на
приличную сумму, вот только с собой не унесешь.
– Не хватало еще на стаю медведей наткнуться.
– Медведи стаями не ходят.
– Я в кино видела…
– Про Сибирь, поди?
– Ага.
– Ну, по Сибири ты теперь сама гуляешь, так что имеешь
полную возможность сравнивать, – сделал Мазур широкий жест рукой, словно
вокруг простирались его собственные владения. – Если тебе дома поверят,
штампы – вещь живучая…
Она еще что-то говорила, Мазур порой отвечал невпопад. Мысли
были заняты предстоящей переправой, о чем он напарнице пока не сообщал. Если
они и дальше пойдут в том же темпе, еще задолго до темноты выйдут к Кигину – а
это уже не Таймунчи, это гораздо серьезнее, и пошире, и течение посильнее.
Никуда не денешься, придется переправляться. Хорошо еще, потом уже не
встретится на пути больших рек – так, мелкота… Поневоле начинаешь уважать
первопроходцев – они точно так же топали на своих двоих, но одежда была не в
пример хуже, на пути частенько попадались воинственные племена, как в
первобытные времена, придерживавшиеся убеждения, что любого путника следует на
всякий случай незамедлительно пристукнуть. А оружие у казаков было такое, что
нынешнему диверсанту попади оно в руки, тот от тоски повесился бы на первом
суку – неподъемные фитильные уроды, которых приходилось готовить к стрельбе
едва ли не дольше, чем современную баллистическую ракету, за это время любой
местный абориген успевал выпустить пару дюжин стрел. В такую погоду, должно
быть, пищали оказывались и вовсе бесполезными – в момент отсыреет порох на
полке, погаснет фитиль…
Они, наконец, достигли высоченных сопок, остроконечных и
высоких, словно исполинские индейские вигвамы, – это поэтическое сравнение
пришло в голову Джен. Мазур посоветовал ей написать поэму и издать на средства
ФБР. Сам он, не ощущая ни малейшего поэтического вдохновения, все внимательнее
оглядывал окрестности – начинало казаться, что они угодили на чью-то тропу, в
свое время обозначенную самым тщательным образом. Все чаще он видел на стволах
почерневшие, но определенно время от времени подновлявшиеся затесы. Дважды на
обрубленных сучьях, высоко от земли, обнаруживались отбеленные временем и
дождями черепа каких-то мелких копытных – то ли самок-олених, то ли кабарожек.
Джен то и дело обращала к нему вопрошающий взгляд. Он лишь молча пожимал
плечами. Всех таежных загадок не знают и те, кто проводит жизнь в чащобах…
Третий череп первой заметила она. Череп когда-то принадлежал
оленю-быку, пребывавшему, надо полагать, в расцвете лет, – на каждом роге
Мазур насчитал по шесть отростков. Он белел в развилке толстого кедра, и
повреждений на нем Мазур не усмотрел. Случается, быки, схватившись из-за самки,
ухитряются запутаться рогами в сучьях, да так и погибают, но вокруг, сколько
Мазур ни шарил в траве, не отыскалось ни единой кости. Да и висел череп метрах
в трех от земли, что естественные причины исключало полностью.
– Я нечто подобное видела в Тактоунской резервации, –
сообщила Джен, когда они двинулись в путь, оставив череп позади. –
Индейские обряды.
– Мало ли что, – сказал Мазур задумчиво. – Тут
хватает местечек, куда нога белого человека вообще не ступала. Слишком много
тайги и слишком мало людей. А насчет индейцев – святая правда, ваши индейцы,
если ты не слышала, как раз от предков здешних аборигенов и произошли. Отсюда и
двинулись Америку заселять, когда, должно быть, всех мамонтов слопали… Ну вот,
еще затес.
– А это не опасно? – насторожилась Джен. –
Аборигены, обряды…
– Брось ты, – сказал Мазур. – Вот о чем я в жизни
не слыхивал, так это о человеческих жертвоприношениях, равно как и столбах
пыток. Это уж ваши индейцы самостоятельно придумали – столбы я имею в виду.
Правда, в стародавние времена на Чукотке было нечто похожее, но до нее
далековато… эй!
Он молниеносно завалился назад, на лету подхватив Джен и
сбив ее с ног, перекатом отлетел к дереву, левой рукой прижав голову девушки к
земле, правой перебросив автомат из-под мышки. Тело среагировало само, когда
левая нога вдруг ощутила нечто тонкое, упругое, то ли прогнувшееся гибко, то ли
лопнувшее… Можно голову дать на отсечение – он слышал над собой негромкий тугой
посвист рассекаемого воздуха, когда падал в прыжке…
Они лежали во мху, затаившись. Вокруг стояла тишина, перед
глазами еще покачивались бледно-желтые стебли высохшей травы. Мазур повел
стволом вправо-влево, решился приподняться, потом переполз чуть правее.
Вонзившаяся в дерево стрела еще подрагивала – толщиной в
добрых два пальца, длиной чуть ли не в метр, трепетало густое оперение (Мазур
так и не разобрался, какой птице перья принадлежат).
– А ты говорил, никаких опасностей… – прошептала Джен,
подползая с выставленным вперед револьвером. – Ничего себе сюрприз…
