Потом нащупал ногой ступеньку и продолжил спуск, пока не услышал прямо перед собой чей-то голос.
Он протянул вперед руку с мечом, пытаясь понять, кто там, и тыкая мечом наугад, пока не коснулся острием каменной стены.
Вправо и влево от него, похоже, была пустота, он протянул вперед вторую руку и нащупал дверь. Деревянную. Сперва приложил к ней ухо, прислушался, а потом осторожно отворил, очень осторожно, потому что за дверью тускло горел светильник и этот свет ослепил его.
— ..друг… — услышал он чей-то голос.
И в ответ — вопль, тот самый.
Наконец ему удалось кое-что разглядеть. Едва освещенное помещение, старые колонны, покрытые пятнами плесени из-за постоянной сырости, а на полу, возле кучи мусора, две человеческие фигуры… Он протиснулся в дверь, сжимая в руке меч и стараясь не дышать.
Проклятая петля скрипнула. Один из людей обернулся.
— Ай-й-й-й-я! — завопил Страт, рассчитывая взять их на испуг, и бросился вперед. Он успел преодолеть лишь половину расстояния, когда незнакомец вздернул голову Крита вверх и приставил к его левому глазу острие кинжала.
— Хочешь, чтоб он ослеп? Брось меч! Брось!
Крит пытался что-то сказать. Может, просил пить? Он весь выгнулся, чувствуя у глаза острие клинка, и дрожал как осиновый лист.
— Брось меч, говорю!
Страт уронил меч на пол и успел заметить, что незнакомец, отбросив кинжал, обеими руками схватил что-то, лежавшее возле него на соломе. Он тут же бросился на него, изо всех сил оттолкнувшись ногами и стремясь одним прыжком преодолеть расстояние между ними…
Арбалет! Это был арбалет Крита… Арбалетная стрела пронзила Страта насквозь. Его аж развернуло; он зашатался, но продолжил движение вперед, на ходу вынимая из ножен кинжал, и падал теперь с выставленным вперед оружием, точно камень из пращи, прямо на этого человека с неопасным уже арбалетом в руках.
Он ударил его в живот. И всем телом ощутил этот удар, почувствовав, как кровь незнакомца окропила его руки, как тот задрожал, прижатый к нему инерцией, намертво сцепившись с ним, а потом оба рухнули на пол, и торчавшая из плеча Стратона арбалетная стрела зацепилась за что-то. Тело его пронзила острая боль, и он ухнул куда-то в непроницаемую тьму.
* * *
— Никак не могу остановить кровь, — сказал Стилчо. — Мне не дотянуться…
Ишад подняла руку, не то останавливая его, не то отстраняя — это уж пусть он сам решает, что его больше устраивает! — и уставилась на кровавые следы схватки; солома на полу была буквально пропитана кровью.
— Ведьма… — с трудом вымолвил Крит, глядя на нее одним, еще способным видеть глазом. Голос его больше всего походил на воронье карканье. Мало того, он в нее еще и плюнул!
— Вот она, благодарность! Ну еще бы! — Сейчас Ишад куда больше беспокоил Стратон. Она подобрала юбки, чтоб не запачкать подол в крови, которой был залит весь пол, и ощупала его спину и шею; пульс на шее еще бился. Стрела попала высоко, под самую ключицу. В то же самое плечо. Еще раз.
— Будь ты проклята! — прошептал Крит. — Чтоб тебе в аду гореть! Да отпусти же ты его наконец!
Стилчо перевернул Страта на спину, и она дотронулась до лица раненого. Он был весь в крови и почти без сознания, однако все еще пытался что-то сказать. Ишад коснулась его губ и бровей — пусть спит! Она еще много чего с ним сделала, потом наклонилась и поцеловала его — в лоб и в губы, хотя все было перепачкано кровью.
— Оставь его в покое, ведьма проклятая!
Критиас как-то умудрился из последних сил прокаркать эти слова и даже привстать, опираясь на локоть. Видно было, что ему страшно хочется броситься на нее…
Она резко повернулась и нажала рукой ему на горло, а потом слегка оттолкнула назад. Он упал, обессиленный, однако умудрился опять плюнуть в нее.
Но она сдержалась и заговорила спокойно:
— Он пришел, чтобы спасти тебя. И ко мне обратился только ради тебя. Но ты этого помнить не будешь. — Она теперь удерживала его одним своим взглядом, а потом наклонилась, разрезала связывавшие его веревки ножом, который вынула из рук мертвого, и поднесла сложенные вместе ладони к лицу Крита. Вырвавшийся из-под ее ладоней магический огонь тут же залечил ему глаз, истерзанные пыткой руки, утихомирил боль во всех ранах, восстановил искалеченную плоть… — Спи, Критиас, — велела она.
Это было частью ее проклятья и ее гипнотического таланта — способность заворожить любого и стереть из его памяти даже следы воспоминаний об этом, сделать здоровые глаза незрячими либо наоборот, создать в памяти человека подробные воспоминания о том, чего с ним никогда не происходило…
Примерно так, в общем, и начался ее роман со Стратоном… пока она не принялась рисковать с другими вовсю, заставляя Стилчо умирать столько раз, сколько раз он утолял ее страсть, исполняя то, что ведено было тяготевшим над ней проклятьем…
— Идем, — сказала она Стилчо, беря его за руку. — Нам надо еще за Морией успеть. Крит сам тут справится.
И привлекла Стилчо к себе, но в последний момент остановилась, видимо, чем-то смущенная. Но все же повернула к себе его лицо и коснулась пальцами щеки, стирая память об этом подвале, а потом повлекла его за собой к свету.
* * *
По счастливой случайности один из стражников заметил в переулке гнедого жеребца Стратона. Этот переулок в течение дня осматривали сотни раз, но стражник, увидев открытый люк, решил еще раз все проверить. Крит уже совсем выбился из сил, пока тащил находящегося в полубессознательном состоянии тяжеленного Страта к лестнице, возле которой и упал. Теперь он лежал в темноте, а Страт рядом с ним истекал кровью, однако преодолеть этот подъем у него уже не было сил.
Когда их наконец обнаружили, погрузили на конные носилки и доставили в лазарет, оказалось, что Крит сильно изможден, весь в ссадинах и синяках, и у него сломано несколько ребер, что, впрочем, не так уж и трудно было исправить с помощью гипсовой повязки. Страт же пострадал гораздо сильнее.
У Страта хватило сил пройти через все это и постараться спасти своего напарника от проклятого безумца, грозившего ему медленной смертью. Это Страт отвлек от него убийцу и принял в свое плечо арбалетную стрелу, зная, что она в него попадет, потому что только так мог успеть преодолеть оставшееся расстояние и всадить кинжал в ублюдка, собиравшегося распороть Криту горло.
Из последних сил он разрезал на нем веревки. А потом потерял сознание.
Криту и самому еще нужно было лежать в постели. Но он встал. И сидел возле Страта, молча держа его за руку и думая: «Будь я проклят, но все равно пойду к той ведьме, в этот ее дом у реки, непременно пойду! Я буду умолять ее, если это потребуется…» Он знал, что теперь его вечно будут преследовать воспоминания о том, как Страт отвлекает внимание того ублюдка, как намеренно подставляет себя под выстрел, как успевает из последних сил вонзить кинжал точно в цель… А еще он всегда будет помнить слова Страта, которые тот сказал, когда, невзирая на боль, разрезал его путы: «Проклятье, ну и попали мы, Крит, ну и вляпались!
