Книга Беспокойные союзники, страница 4. Автор книги Роберт Линн Асприн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Беспокойные союзники»

Cтраница 4

— Ты ведь сообщишь кому следует, правда? — спросил Хорт, уже не изображая профессионального рассказчика, а вновь превратившись в простого парня, который боится за судьбу родного дома и за собственную жизнь.

Хаким кивнул. Конечно же, он сообщит, хотя основа у этой истории весьма хлипкая, доказательств почти никаких и преподносить такие сведения следует с большой осторожностью. В Санктуарий, правда, найдутся люди, которые могли бы подтвердить подозрения Хорта, и кое-кто из этих людей числится в должниках старого Хакима. Ну что ж, завтра же он и начнет. Но без Хорта.

В его профессии есть кое-какие хитроумные приемы, которым, надеялся Хаким, Хорта ему никогда не придется обучать.

— Что-нибудь еще, сынок? — спросил он. — Скандалы? Случаи волшебства? Рождение двухголовых телят?

Хорт наконец несколько сбросил напряжение и начал рассказывать ему одну из бесчисленных историй о том, как чей-то любовный талисман внезапно стал приносить одни несчастья.

* * *

Уже занимался рассвет, когда Хаким выбрался из Лабиринта на улицу, ведущую к Западным Воротам. Он задержался дольше, чем собирался, выпил больше, чем хотел, и чувствовал, что пошатывается. Усталые стражники у ворот приветствовали его и снова отвернулись, когда он, взяв с подставки свечу, углубился в темный лабиринт извилистых улочек.

Именно так можно было быстрее всего и совершенно незаметно попасть во дворец и пройти его насквозь. Бесчисленное множество потайных лестниц, коридоров и тупиков существовало здесь исключительно с той целью, чтобы официально о них забыли, когда завершится очередной период расширения дворца.

Подобно Лабиринту, этой городской клоаке, дворцовые переходы и подземелья считались местом куда более таинственным, чем были на самом деле. Под Залом Правосудия, например, Хаким столкнулся сразу с тремя придворными, явно просто спешившими в свои спальни; ну а встреченных слуг он даже и считать не стал.

Здесь, в темных переходах и переулках, существовало только одно правило: молчать. Смотреть, но как бы не видеть, слушать, но никогда не говорить об услышанном. Хаким помнил все, что когда-либо видел здесь; однако, если не встречал ничего подобного где-нибудь в ином месте, на публике, событие это оставалось навек похороненным в его памяти.

Миновав пыльный перекресток, от которого по узкому переулку можно было выйти на широкую людную площадь, Хаким снова подумал о том, как схожи жизнь во дворце и та жизнь, которую ведут бандиты и уголовники. Отличный сюжет для эпического сказания! Хаким позволил мыслям об этом захватить его целиком.

Потом, много времени спустя, Хаким скажет, что в следующую секунду вел себя не как подобострастный бейсибец и не как высокомерный ранканин-придворный, а посмотрел Бейсе прямо в глаза, как и положено гордому илсигу. Правда, однако, заключалась в том, что он был совершенно сбит с толку, когда увидел у себя в комнате Шупансею, спокойно восседавшую на подушках в мягком шерстяном халате и шлепанцах; темно-золотистые волосы Бейсы были заколоты для сна, с плеча свисала смертельно опасная змея-бейнит.

— О-о-о Бей… — Слова отказывались ему повиноваться. Такого с ним прежде никогда не случалось.

Бейса вела себя куда сдержаннее. Хотя тоже смутилась, захихикала, точно молоденькая служанка, и рассыпала по полу рисунки, которые держала в руках. И лишь тонкая длинная змея полностью сохранила достоинство: широко зевнула, продемонстрировала желтоватые клыки и алую пасть и снова свернулась клубком, сунув морду в теплые волосы хозяйки.

Шупансея подхватила с полу первый попавшийся рисунок, поднялась на ноги и смиренно протянула его Хакиму:

— Прости меня, Рассказчик…

Лампа уже начинала коптить. Сквозь узкое окно в комнату вливался бледный утренний свет. Только сейчас Шупансея поняла, что провела в комнате Хакима всю ночь — и какая разница, был ли он с нею или нет…

— Я и правда очень виновата перед тобой…

Хаким наклонился и поднял еще один рисунок — лишь бы не смотреть ей в лицо. Везет тому пьянице, который понимает, что за неловкость ему совсем необязательно вынесут смертный приговор. Сам Хаким понял это давным-давно, а вот Бейса явно еще не успела. От смущения щеки ее алели ярче, чем пасть змеи.

— Если бы я знал, что ты зашла ко мне, о Бейса… — Хаким, пытаясь скрыть звучавшее в его голосе неуместное веселье, нагнулся и поднял еще один рисунок. — Если б я только знал… Я бы непременно вернулся гораздо раньше!..

Время на секунду остановилось, затем снова пустилось вскачь. Шупансея наконец шумно и прерывисто вздохнула.

— Я… Мне приснился кошмарный сон… Я думала, ты сможешь мне помочь… Мне кажется, если б я сумела придумать для этих снов какой-то другой конец, они, возможно, оставили бы меня наконец… А ведь ты, по-моему, всегда знаешь, что и как должно кончаться…

Хаким грустно покачал головой.

— Это только в сказке можно сделать так, что в конце герой или героиня остаются живы. В жизни все иначе, о Бейса. Но я с радостью выслушаю тебя.

— Нет, теперь я понимаю: это МОИ сны, и я САМА должна с ними справиться. — Присев на корточки, она принялась собирать рассыпавшиеся пестрые рисунки. Вдруг пальцы ее замерли — перед ней был портрет принца Кадакитиса, в смятении склонившегося над телом поверженного врага. — Думаю, я кое-что поняла, всего лишь внимательно рассмотрев твои рисунки, — сказала она. — Странно — я никогда не думала, что Китус может воспользоваться своим мечом… И вовсе не потому, что он слаб.

Нет. Но я-то люблю его за то, что он добр. Он сильный и добрый, и, может быть, это когда-нибудь поймет и его народ. Но когда я смотрю на этот рисунок… Знаешь, я прямо-таки ВИЖУ, как это происходит наяву… Я знаю, этот человек был предателем и Китусу пришлось убить его. Но тогда он испытал не только гордость; он испытал также отвращение.., и за одну ночь стал взрослым.

Видимо, и мне предстоит через это пройти — повзрослеть, хотя, вероятно, и не с помощью меча, если я хочу помочь ему превратить Санктуарий в город, принадлежащий всем людям.

Таких картин следует нарисовать как можно больше и развесить их повсюду, чтобы каждый мог видеть!..

Хаким с кислым видом отобрал у нее рисунки.

— Боюсь, эти рисунки носят чересчур общий характер, госпожа. Чаще всего я лишь рассказываю разные истории, а художник делает наброски по ходу сюжета, и только потом Молин — прошу прощения, досточтимый Факельщик! — может высказать пожелание украсить тем или иным рисунком новые городские стены.

Шупансея так резко выпрямилась, словно в комнату вошел упомянутый Хакимом жрец. Ее мнение относительно этого вездесущего чиновника было крайне неопределенным. Да и вряд ли нашелся бы хоть один человек, способный утверждать, что полностью понимает Молина Факельщика. Черноволосый ранканский жрец остался предан своему поверженному богу и ныне руководил восстановлением того города, который открыто презирал и ненавидел.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация