Они медленно пробирались в сложном переплетении запахов — на Базаре пахло благовониями, пищей, еще чем-то знакомым; кругом стоял невообразимый гвалт: кричали разносчики и зазывалы, спорили и ссорились покупатели и продавцы. Нервы Лало были напряжены до предела, когда они вышли к Бойне и миновали загоны для скота, откуда доносилось похоронное мычание, а воздух до тошноты был пропитан навозной вонью; потом они двинулись дальше, к гавани. Здесь дышалось легче: морской ветерок довольно успешно сражался с бесчисленными запахами большого города.
Наконец они приблизились к верфям — Дало слышал пронзительные крики чаек, хлопанье их крыльев и шелест маховых перьев у самого своего лица. Птицы, как всегда, ссорились из-за рыбьих потрохов. Пока Латилла вела его по гулко гудящим доскам пирса, он старался не думать о том, как играет солнце на поверхности волн и как дивно прекрасны на фоне ясного неба чайки со своими распростертыми в полете крыльями, похожими на тетиву лука.
В той пьесе, подумал Лало, король утратил зрение, потому что желал видеть слишком многое и хотел вытащить на свет божий то, что лучше было бы скрыть. Неужели и он, Лало, тоже наказан за свое умение видеть не так, как другие? Неужели его ослепили именно за то, что он не боялся смотреть на лики великих богов?
Но ведь сам Илье одарил его этой способностью! И если бы боги действительно желали его наказать, то за последние годы им не раз предоставлялась отличная возможность сделать это. Они могли и вовсе его уничтожить.
«А может, это потому, что я так горько оплакивал свою утраченную способность к колдовству? Я ведь так ни разу и не поблагодарил богов за те благословенные дары, что от них получил…
Что ж, теперь у меня ничего нет! Все мои способности — видеть не только глазами, но и сердцем, — заключены в темницу моих незрячих глаз, а в своем бесполезном теле я стал лишь обузой для тех, кого люблю!»
— Тилла!.. Латилла! Тебя чего так давно не видно? Куда ты запропала? — услышал он громкий девчоночий голос.
— Здравствуй, Карие… — Последовало молчание, и Лало догадался, что Латилла знаками объясняет своей подружке, что отец у нее ослеп. Вторая девочка тоже примолкла.
Лало нащупал рукой потрескавшиеся деревянные перила и, держась за них, стал спускаться вниз.
— Ты как, папа? Не устал?
— Да.., да, немножко, — отвечал он с трудом. — Пожалуй, я посижу тут, отдохну. Тут удобно. А ты ступай, ступай.., поболтай с подружками. Не беспокойся обо мне. Мне здесь вполне хорошо.
Еще несколько минут Латилла крутилась где-то рядом; потом ее легкие шаги стали почти не слышны — она перешла с подружками на другую сторону пирса; он слышал, как девчонки болтают и хихикают.
Волны бились о сваи пирса, когда к нему причаливала рыбачья лодка. Поскрипывало дерево, хлопала парусина. Берега гавани мешали морскому ветру свободно играть в парусах. Зычный мужской голос крикнул кому-то на берегу слова приветствия, потом весь пирс задрожал — кто-то бегом бросился ловить брошенный с лодки конец. Боги, до чего же знакомые звуки! Лало пытался мысленно представить себе, что именно сейчас будут делать те, кто приплыл на лодке: как они будут спускать паруса, как подтянут судно к пирсу, чтоб не болталось на волнах… Но всего припомнить так и не смог.
Опустив голову, он закрыл руками лицо. Сколько раз приходил он сюда, чтобы подумать, помечтать. Порой на душе у него было светло и радостно, порой его одолевало отчаяние… Но почему ему никогда и в голову не пришло рассмотреть все это КАК СЛЕДУЕТ! Почему он никогда не смотрел вокруг, а лишь сидел и пережевывал свои собственные мысли до полного изнеможения или пока за ним не приходила рассерженная Джилла и не уводила его домой?
Он вспомнил те давние времена, когда испытал самое горькое свое горе (если, разумеется, не считать теперешнего!). Тогда дар Инаса Иорла стал для него проклятием, от которого он не находил спасения. Лало помнил, как безнадежно смотрел в тот день в грязные воды гавани и, наверное, бросился бы туда, если бы случайно не обратил внимание на весь тот мусор, который плавал у пирса.
«Но ты же не видишь, что плавает в этих водах сейчас?..»
Неужели это его мысли? Его слова? Тихо, ах, как тихо и ласково плещутся волны о причал — такой глуховатый, успокаивающий звук, точно кто-то поет ему колыбельную… Лало еще немного повернулся к воде, склонил голову набок, прислушался…
Всплеск волны, неслышный спокойный откат… Вскоре начнется прилив, и весь выброшенный на берег залива мусор снова унесет далеко в море… Голова Лало все тяжелела, и под ее тяжестью он склонялся к воде ближе, ближе… Влажный воздух приятно освежал разгоряченный лоб. Как просто было бы позволить себе всего лишь упасть вниз… Темные воды сомкнутся над ним, и тогда какая разница — вернется к нему зрение или нет…
Он с тяжким вздохом, скорее похожим на стон, склонился еще ниже, не позволяя себе думать ни о чем, желая лишь одного — прохлады, тьмы, отдохновения…
— Папа, папа! Осторожней! — Детские пальцы дочери с острыми ногтями вцепились в его плечо, потащили вверх. Лало бессознательно рванулся прочь… — Папа, ты что? Ты заснул? Но ты же чуть в воду не свалился!
Лало в отчаянии покачал головой. Цель была так близка! Он с трудом поднялся на ноги, сделал шаг и остановился, смущенный.
В какой же стороне вода?
Тонкие руки Латиллы крепко обхватили его.
— Ничего, папа. Ты правильно идешь… Не бойся! Я не дам тебе упасть!
Значит, вода сзади. Боги, нужно всего лишь повернуться!..
И прыгнуть… На руку ему что-то капнуло. Слезинка Латиллы…
Всего один прыжок — и для него все будет кончено. А для нее?
Бедная девочка, конечно же, будет во всем винить себя, даже если его смерть сочтут просто несчастным случаем. Сейчас Латилла уверена, что спасла его от случайного падения в воду. Разве может он, отец, убить себя на глазах у дочери?
«Ах, маленькая моя! — с нежностью и горечью думал он, прижимая девочку к себе. — Если бы только ты могла отпустить меня на свободу…»
Он позволил Латилле отвести себя домой и даже не пытался понять, по каким улицам они проходили. Девочка весело, без умолку болтала, а он, практически не отвечая на ее вопросы, погрузился в звуки ее голоса, точно в воды прохладного ручья. Еще на пороге они почуяли разносившийся по всему дому вкусный запах жареной курицы. В голосе вышедшей им навстречу Джиллы звучало явное облегчение: принц пожаловал Лало пенсию. Но даже это ничуть его не обрадовало. Он сказал домашним, что прогулка слишком его утомила, и сразу лег, повернувшись лицом к стене.
* * *
Дариос дышал медленно, глубоко, стараясь усмирить панику и убедить себя в том, что воздуха в помещении ему хватит и от удушья он не умрет. То, что по стене сочилась вода, доказывало, что подвал запечатан уже не так тщательно. Видимо, поэтому он и проснулся — даже магические заклятья постепенно начали слабеть.
