Они не произнесли ни слова. Она просто оказалась в его объятиях; губы приоткрылись, глаза жадно впились в любимые черты. Подняв руку, она провела ладонью по его лицу, с радостным удивлением, словно впервые, чувствуя живительное тепло кожи, влажность четко очерченных губ, подрагивание ресниц.
Адам с не меньшим удивлением проделывал то же самое. Пальцы его нежно прошли по краешку губ, погладили каждую складочку лица, прикоснулись к прикрытым векам.
– Почему ты не сказал мне о своей жене? – Кажется, она не хотела, чтобы вопрос прозвучал столь резко, но сказанного уже не вернешь.
Рука его упала на колени.
– Не сомневался, что эти сплетни рано или поздно до тебя дойдут.
– Это ничего не меняет. Но я не понимаю, почему ты сам об этом не сказал, даже не вспоминал никогда?
– Это часть моего прошлого, которая не имеет никакого отношения к настоящему, – спокойно заявил Адам. – Она имела бы значение для будущего – для будущего, которого у нас нет, Софи. И обсуждать это не вижу смысла, – пожал он плечами.
Она выпрямилась, чувствуя холод и опустошенность в душе. Справедливо, что подобный вопрос не имел никакого значения, пока они жили в своей сказочной стране в Берхольском. Но ее очень уязвило то, как он холодно отмахнулся от ее вполне законного права знать правду.
– У тебя есть дети? – Вопрос должен был прозвучать как чистое любопытство, но от волнения все равно перехватило горло. Адам едва заметно отрицательно качнул головой. Проглотив комок, она решительно ринулась дальше: – Как умерла твоя жена?
– Они тебе не сказали? – с презрительным смешком переспросил он. – Это был несчастный случай.
А что стало с ребенком, которого, по слухам, она носила в тот момент? Совершенно ясно, что он не собирается говорить об этом. Сама же она спрашивать не станет. Просто не сможет. Что бы там ни было, у него есть право хранить тайну. Она и так уже зашла слишком далеко со своими расспросами.
Откинувшись на ковровое покрытие сиденья, Софи прикрыла глаза от боли. Всей душой, всем телом она рвалась к нему, но сейчас в этом скользящем по снегу тесном, укромном мире они были так же далеки друг от друга, как Сибирь от Москвы. Она почувствовала на щеке его горячее дыхание, потом прикосновение губ. Софи запрокинула голову. Его ладонь скользнула по беззащитной, открытой шее, пальцы мягко обхватили подбородок. Язык его между тем настойчиво овладел ее ртом. Она всего лишь приняла его жадный поцелуй, уступая неистовому натиску. В покорности, как ей казалось, таилась единственная возможность избежать боли, мучительных сомнений, необходимости что-то решать и предпринимать. Руки ее лежали на сиденье ладонями вверх, пальцы слегка сжаты. Темные меха накидки оттеняли белизну изогнутой шеи. Полумесяцы густых ресниц опустились на слегка розовеющие щеки.
Адам отстранился. Ресницы дрогнули. Она открыла глаза и увидела устремленный на нее взгляд, полный откровенной страсти.
– Еще не знаю, как это сделать, – Его обычный высокий тенор срывался, выдавая желание, – За тобой следят?
Она вяло повела головой из стороны в сторону.
– Совсем нет. Павел почти не подходит ко мне, только на публике. Не знаю, расспрашивает ли он Марию, но я свободно прихожу и ухожу, когда захочется. Она понятия не имеет, где я бываю и с кем.
– В таком случае я постараюсь что-нибудь придумать. Подобное происходит в городе на каждом шагу. Уверен, что есть общепринятые способы, как это обустраивать. – Сейчас он говорил вполне невозмутимым тоном, но Софи не могла не почувствовать нотки отвращения. Расслабленность как рукой сняло.
– Адам, милый, если тебе не хочется, значит, нам не следует…
– Не будь глупышкой! По крайней мере, давай оставаться хотя бы в этом честными перед собой! Когда ты рядом, я схожу с ума от желания быть с тобой, любить тебя! Я же предупреждал. У меня нет сил противостоять этому!
Слова признания в любви и страсти он выговаривал с таким трудом, словно камни ворочал, Софи внезапно почувствовала себя виноватой перед ним. Она виновата в том, что он выглядит посмешищем в своих глазах; она слишком много думала о себе, когда не согласилась на полный разрыв отношений, который мог дать хотя бы малую толику душевного покоя.
Сани остановились. Софи провела ладонью по его .щеке – в знак извинения или просьбы, этого она и сама не поняла. Адам бросил на нее быстрый внимательный взгляд.
– Как только приготовлюсь, дам тебе знать.
Он выпрыгнул из саней и галантно подал руку, помогая выйти даме.
– Благодарю вас, граф, – глухо сказала Софи.
Откуда берется столько злости и обиды в царстве бесконечной любви и беспредельной страсти? И как он может столь спокойно говорить о приготовлении к любовному свиданию всего лишь спустя пару минут после того, как она таяла от его неистовых ласк и сама была готова ответить тем же. Он оборвал ее любопытство к его супружеской жизни с тем же равнодушным презрением, с каким любой бы отнесся к навязчивой сплетнице. Дал понять, что она сама виновата – не в том, что спросила, а в том, что узнала. Интерес ее был расценен как неуместный и ненужный, поскольку прошлое Адама Данилевского могло бы иметь для нее значение только в том случае, если бы у них могло появиться общее будущее. А этого появиться не могло.
Тщательно и хладнокровно, словно готовил военную операцию, Адам Данилевский занимался подготовкой любовного свидания с женой генерала Павла Дмитриева. Случайно услышанное слово, небрежно брошенный вопрос-другой помогли найти небольшой охотничий домик на берегу Днепра в нескольких верстах от Киева. Уединенное и безопасное место для тайного свидания. Для того чтобы домик был свободен в любой момент, потребовались всего лишь деньги. Тепло и все необходимое будет обеспечено крестьянскими руками, обладатель которых исчезнет за час до того, как граф соберется посетить тайный уголок.
Распорядок придворной жизни был всем известен; найти свободную от официальных приемов половину дня, когда княгиня Дмитриева сможет спокойно на время оставить императрицу, не составляло никакого труда.
День, время и место любовного свидания были четко изложены на бумаге. У него ни разу не вскипела кровь в предвкушении нескольких часов наедине с любимой женщиной в домике на берегу замерзшей реки. Адам чувствовал странную холодную отстраненность, словно устраивал все эти приготовления для какой-то другой любовной пары, жаждущей урвать тайный часок-другой для торопливого и неотложного утоления страсти.
Столь же хладнокровно он нашел возможность передать указания своей даме. Екатерина постоянно назначала часы приема для просителей, которые приезжали из ближних и дальних мест, принимала знаки глубочайшего почтения, когда они падали ниц перед своей госпожой, с полным вниманием выслушивала их житейские трудности, связанные с работой на земле, подробно расспрашивала о засухах, о чуме, подкосившей целые стада коров… К любой, даже самой незначительной мелочи она относилась с неподдельным интересом. Софи присутствовала здесь же, по обыкновению в обществе герцога де Лилля и графа де Сегюра, которые не могли скрыть свое изумление при виде такого общения императрицы со своими подданными.
