— Нет, нет! — живо вмешался канадец. — Напротив, мы ставим вам самые тяжелые условия!
— Какие?! — осведомился искатель приключений.
— Вам известна теперь, равно как и нам, одна тайна, о которой мы знаем уже давно. Я имею веские основания позаботиться о том, чтобы эта тайна умерла вместе со всеми теми, кому ее открыл злой рок. Вы один из всех, кому она была известна, кроме нас самих, будете исключением из этого правила: я уверен, что человек столь смелый и отважный, как вы, всегда сумеет сдержать данное слово. Итак, прежде чем возвратить вам свободу, я требую, чтобы вы поручились мне своей честью, что никогда никому не расскажете о существовании Золотой долины!
— Я надеялся, что эти сокровища помогут осуществить мою заветную мечту! — с тоской в голосе сказал благородный искатель приключения. — А я мечтал сделать мою родину независимой и могущественной. Это великое дело мог осуществить только дон Эстебан! Без него все мы превращаемся в слабых людей, без веры в успех дела. Но — увы! — печальная участь, грозящая человеку, на которого я возлагал все свои надежды и от которого ожидал осуществления своей мечты, навсегда лишает меня этой надежды и делает ее пустой мечтой… Пусть же все сокровища и богатства Золотой долины навсегда остаются сокрытыми в этой дикой пустыне, что мне до них теперь?! Клянусь вам своей честью, что никогда, в течение всей своей жизни, я ни единым словом не обмолвлюсь о существовании этих богатств; мало того, я забуду даже о том, что они находятся здесь!
— Прекрасно! — сказал на это Красный Карабин. — Теперь вы можете идти: мы не держим вас!
— Нет, нет еще, если вы позволите мне, то я хотел бы сказать вам два слова. Во всем том, что случилось сейчас на моих глазах, кроется какая-то тайна, которой я даже не пытаюсь разгадать, однако…
— Все это весьма просто, могу вас уверить! — перебил мексиканца Хосе. — Этот молодой человек… — продолжал он, указывая на Фабиана.
— Погодите! — торжественно воскликнул последний, сделав знак испанцу-охотнику, чтобы он повременил со своими разъяснениями. — На предстоящем суде, перед лицом верховного судьи, — при этом Фабиан указал на небо, — все станет ясно, как из обвинения, так и из защиты, и сеньор Диас все поймет, если только он пожелает остаться с нами. В пустыне каждая минута дорога, и мы должны приготовиться, сосредоточив свои мысли и обдумывая в глубоком безмолвии тот решительный поступок, который нам предстоит совершить!
— Я именно хотел просить вашего разрешения остаться с вами. Я не знаю, виновен ли этот человек, или нет, знаю одно, что он тот вождь и господин, которого я добровольно избрал и признал и которому я останусь верен до последней его минуты, до последнего моего издыхания, готовый защищать его против вас ценой моей собственной жизни, если он невиновен, и вместе с тем готовый согласиться с вашим приговором, если приговор этот будет справедлив!
— Прекрасно, вы сами все услышите и сами сможете судить о его правомерности, — сказал Фабиан.
— Человек этот — один из великих мира сего, а между тем вот он лежит в пыли и связанный, как последний преступник из подонков черни! — грустно продолжал Диас.
— Развяжите его, Диас, — сказал Фабиан, — но не пытайтесь защитить от мщения сына убийцу его матери и возьмите с дона Антонио слово, что он не сделает попытки бежать; в этом отношении мы всецело полагаемся на вас!
— Ручаюсь вам за него своей честью, что он и не подумает бежать! — воскликнул благородный искатель приключений. — Точно так же, как ручаюсь в том, что я не стану способствовать его бегству!
С этими словами Диас направился к дону Эстебану и быстро развязал связывавшие его путы. Герцог, и в плену не утративший своего величавого вида, молча поднялся с земли.
Тем временем Фабиан под гнетом тяжких, грустных мыслей сел немного поодаль, внутренне страдая от своей горестной победы. Хосе отвернулся, чтобы не смущать его, и, казалось, внимательно следил за движением тумана над вершинами Туманных гор. Что же касается Красного Карабина, то он, оставаясь в своей обычной спокойной позе, не сводил глаз с молодого человека, и в его огорченном озабоченном взгляде отражались скорбные и мучительные думы, омрачавшие юное чело его возлюбленного сына.
Прошло еще несколько минут тягостного молчания. Наконец Фабиан, стряхнув овладевшую им грусть, сделал знак Хосе и Розбуа вернуться к подножию пирамиды и привести туда графа де Медиана. Наступило время торжественного суда.
Старший де Медиана, по внешности все так же надменный и спокойный, а в душе весь кипя от бешенства, что все его планы рушатся как раз накануне их осуществления, медленно подошел к нашим друзьям. В нескольких шагах за знатным испанцем, в почтительной позе, с низко опущенной головой и удрученным видом, стоял Диас. Фабиан медленно пошел навстречу своему дяде.
— Сеньор граф де Медиана, как видите, мне известно, кто вы такой! — проговорил он, останавливаясь в двух шагах от испанца. Испанский гранд также остановился. — И сами вы также прекрасно знаете, кто я! — продолжал Фабиан.
Дон Антонио не шевельнулся; выпрямившись во весь рост, он стоял точно каменное изваяние, не отвечая вежливостью на вежливость своего племянника.
— Я пользуюсь привилегией оставаться с покрытой головой в присутствии короля Испании и потому сохраню за собой это право и по отношению к вам, — гордо проговорил он наконец. — Кроме того, я пользуюсь правом отвечать лишь тогда, когда я пожелаю этого или когда считаю нужным, и это право также сохраню за собой в данном случае! Довожу это до вашего сведения, сеньоры!
Несмотря на столь высокомерное заявление, дон Антонио невольно подумал о том, как велика дистанция между ставшим его судьей юношей и тем малышом, который двадцать два года назад плакал в кроватке спальни замка Эланчови. Неоперившийся птенец стал могучим орлом и держал его теперь в своих когтях.
Взоры обоих представителей рода де Медиана скрестились, подобно боевым клинкам, и стоявший в стороне Педро Диас с удивлением и все возрастающим уважением поглядывал на приемного сына Маркоса Арельяно, престиж которого вырастал буквально у него на глазах. Дерзкий искатель приключений с нетерпением ждал развязки разыгравшейся перед ним драмы.
Фабиан был от природы горд не менее чем дон Антонио.
— Пусть будет так, — кивнул он. — Вам также следует знать, что право сильного в пустыне далеко не пустой звук.
— Вы правы, — согласился дон Антонио. Несмотря на внешнее спокойствие, он внутренне содрогался от гнева и горя. — Поэтому-то я и скажу вам откровенно: я знаю о вас гораздо более того, что некий злой дух возвратил вас к жизни, чтобы вы встали неодолимой преградой на пути к моей цели! Вы, вы…
Бешеная ненависть захлестнула испанца, помешав ему продолжать.
Гордый отпрыск древнего рода побледнел, но молча проглотил обиду, нанесенную ему убийцей его матери.
— Итак, вам нечего больше сказать? Вы предпочитаете видеть меня тем, кем я кажусь вам сейчас?
