— Придется останавливать всех проезжих подряд, ребята, — шепнул Томас Бингль. — Хорошо, что вы достали фонарь со щитком. Кто-то едет, друзья!
К придорожному кресту приближался экипаж. Среди путешествующих в нем господ оказался один чиновник, который довольно подозрительно отнесся к «проверке документов»: французский язык Антони Ченни, а тем более обоих братьев Бингль был далек от совершенства, и только один Дик, обязанный своим произношением миссис Милльс, урожденной Камилле Леблан, мог с грехом пополам сойти за француза.
Следующая группа путешественников ехала верхом. Их было двое. Первый из опрошенных оказался марсельским крестьянином Жаком Перше, второй — купцом из Флоренции Микелем Альбанти.
«Офицер» в треуголке, Антони Ченни, ухватился за повод лошади, на которой сидел купец.
— Именем закона я арестую вас по подозрению в убийстве!
Купцу Микелю Альбанти осталось только покорно слезть с лошади; однако при этом он довольно громко выражал свое возмущение по поводу произвола местных властей.
«Полицейские» связали купцу руки и разрешили ему снова сесть на лошадь. «Патруль» повел задержанного купца и его провожатого по дороге в сторону Марселя. Один из патрульных держал в поводу четырех коней, принадлежавших «полицейским». Голос этого «патрульного» показался купцу подозрительно знакомым.
Во мраке, на расстоянии половины лье
[127]
впереди, уже замелькал фонарь придорожного трактира, когда луна проглянула сквозь просвет в облаках, позволив арестованному купцу отчетливо разглядеть физиономию матроса Ханса Вилли Таумеля.
Друзьям осталось неизвестным, узнал ли путешественник остальных соседей по «Эльмионе» или вид одного Ханса Вилли вызвал у «купца» роковой прилив решимости, только все последующие события произошли почти мгновенно и заняли не больше полминуты.
«Флорентийский купец» сумел освободить на ходу свои скрученные руки и достать из переметной сумы запасной пистолет. Он выпрямился в седле, с силой пришпорил коня и дернул его в сторону. Добрая лошадь взвилась на дыбы, вырвала повод из рук Антони Ченни, перемахнула через придорожную канаву и сломала изгородь чьего-то виноградника. Оттуда грянул пистолетный выстрел, и Антони Ченни, охнув, стал клониться к земле. Дик Милльс, державший наготове пистолет с граненым стволом, наугад выстрелил в кусты и услышал впереди шум падения тела с лошади.
Тем временем Джордж Бингль стащил с коня второго всадника, Жака Перше. Тот не делал видимых попыток к бегству и был сильно напуган. Антони Ченни, раненный в ногу, лежал поперек дороги. Дик Милльс, вышел из виноградника на дорогу.
— Кто из вас ранен? — спросил он, но уже сам различил распростертого на дороге Антони. — Нужно быстрее убираться.
Друзья перенесли Антони в кусты, помогли пленнику, у которого руки были связаны, перешагнуть канаву и спрятали коней в нескольких шагах от дороги.
— Что с тем? — спросил Том.
— Убит, — отвечал Дик.
Том и Дик осветили фонарем тело Луиджи Гринелли. На груди убитого оказалась сумка. В ней лежал запечатанный пакет, обернутый в тряпицу.
Не тронув печатей, друзья спрятали пакет. Усадив в седло раненого Антони и ведя пленного за собой, Дик Милльс и братья Бингль свернули с дороги и добрались до заброшенной каменоломни. Наступила очередь решить судьбу второго пленника, который, окончательно оробев, только шумно вздыхал и отдувался.
— Назови нам свое настоящее имя, — приказал Джордж Бингль.
— Сударь, меня решили назвать Жаком еще в мою бытность во чреве матери, а фамилия моя и моих отцов испокон веков была Перше.
— Кто ты?
— Крестьянин из пригорода Марселя, ваша милость. Пощадите меня, государи мои, я человек семейный, небогатый...
— Давно ли ты знаешь Луиджи Гринелли?
— Первый раз слышу это имя, сударь.
— Не хитри перед лицом смерти, Жак Перше, ибо за единое слово лжи я тебя убью! — грозно вмешался Томас Бингль.
— Разрази меня гром, сударь, если я хоть раз слышал это имя!
— С каких пор ты знаешь флорентийского купца Микеля Альбанти?
— Лет... шесть, государи мои, если не дольше.
— Часто ты совершал с ним такие ночные прогулки?
— Я сопровождаю его в третий раз.
— И всякий раз по лионской дороге?
— Это истинно так, ваша милость. Оба раза я провожал мосье Альбанти до порта Кале.
— Когда вы совершали с ним такую поездку в последний раз?
— Около месяца назад, синьоры.
— Месяца? Ты лжешь, этого не может быть, Жак!
— Убей меня господь, если я лгу! Месяц назад мы доехали до Кале; он сел на корабль, а я остался ждать его. Через десять дней он воротился из Англии, и мы вернулись в Марсель. Мне еще в жизни не приходилось так спешить. Мы загнали четырех лошадей, но он хорошо заплатил.
— А что он обещал тебе теперь?
— Теперь он снова подрядился со мной до Кале и обещал заплатить еще лучше. Я в год не зарабатываю столько своим хозяйством, сколько мне платил синьор Микель Альбанти за одну такую поездку.
Джордж Бингль задумался. Несколько минут все молчали. Джордж положил крестьянину руку на плечо:
— Слушай, Жак Перше! Мы не грабители и убили не честного флорентийского купца, а хитрую иезуитскую змею, переодетого попа, слугу аристократов... Мы обезвредили паука, но нужно еще разорвать паутину. Если ты поможешь нам — сделаешь доброе дело для хороших людей и заработаешь еще больше, чем платил тебе иезуит... Согласен, Жак?
Крестьянин переминался с ноги на ногу, мял в руках свою суконную шапочку и недоверчиво отмалчивался. Он еще не отделался от испуга и теперь опасался угодить «из огня да в полымя».
— Не трусь, Жак! Получишь всех наших коней и еще сотню франков золотом, — продолжал уговаривать его Джордж.
— Что же я должен за это сделать, господа?
— Мы не господа, мы такие же люди труда, как и ты... А может, ты сам тайный иезуит, Жак?
Хотя тон вопроса был шутливым, Жак сбросил с плеча руку Джорджа:
— Иезуит? Всей деревней мы топили их, проклятых, в монастырском пруду... Если бы я знал, что этот Микель Альбанти — переодетый поп, спихнул бы его по дороге в Рону!.. Чего же вам от меня надо, граждане?
— Жак, ты должен проводить до порта Кале... синьора Микеля Альбанти и его слугу.
— Что-то я в толк не возьму, государи мои... Он же мертв, этот Альбанти?
— Он жив, здоров и стоит перед тобой. Альбанти — это я. А вот этот человек — мой слуга. Понял ты мои слова, Жак Перше?
— Понял, сударь. Вы — синьор Микель Альбанти, и никто вас нынче не убивал. А вот этот, синьор Дик, — ваш слуга.
