– А что это значит?
– Агностик – это тот, кто не уверен, что Бог есть, но надеется на это.
Мы снова засмеялись. Я наслаждалась его компанией, думая о том, как иногда простое общение может перерасти в дружбу – в самых невероятных местах и по самым неожиданным причинам.
– Мой папа – ярый католик, – объяснила я. – Моя мама стала правоверной иудейкой. А когда я была маленькой, они не были религиозными. Родители оставили мне возможность самой выбрать веру, когда вырасту. И теперь… я никак не могу решить, во что же мне верить.
– Правда? – нахмурился Чед. – Понимаете, это то, что я пытался объяснить Люку, но его ведь не убедишь…
Мы оба взглянули на его спутника жизни, привлекательного темнокожего мужчину с бритой наголо головой и громким заразительным смехом. Я перевела взгляд на Чеда:
– Хотите услышать мое мнение, исходя из собственного опыта?
Он кивнул:
– Разумеется.
– Дайте дочери хотя бы примерное представление о вере, познакомьте ее с этим, так или иначе. Когда она станет взрослой, сможет сама сделать выбор – независимо от того, чему вы будете ее учить. Но если вы не донесете до нее вообще ничего, она никогда не составит своего представления о вере.
Чед снова кивнул, уже медленно, явно размышляя над моими словами:
– Спасибо, Оливия.
Мне было легко дать ему этот совет, хотя столь четкая позиция и далась мне весьма нелегко.
– Думаю, каждый из моих родителей хотел, чтобы я выбрала именно его веру, но они оба были немного…
– Жестокими?
Я засмеялась:
– Да. Пугающими.
Чед опять кивнул:
– После смерти моего отца мама с головой ушла в религию. Она всегда ходила в церковь, но после того, как папа умер… вау! Можно подумать, сам папа римский присылает ей гравированное приглашение на еженедельную мессу…
– Торт! – торжественно провозгласил Девон, и кричащая, беснующаяся орда детей, громко топоча, ворвалась в гостиную.
Мы с Чедом едва успели отпрыгнуть в сторону.
– И как мама приняла обращение вашей сестры в иудаизм?
Чед пожал плечами:
– Она ничего не могла с этим поделать, верно? Как вы сказали, моя сестра сделала выбор.
– А как ваша мама уживается с этим выбором?
– Думаю, смягчиться ей помогло то, что она любит моего зятя. Но я знаю, что она поставила немало свечек, молясь за душу моей сестры. – Его тон был чуть насмешливым, но в то же время грустным. – Черт, и за мою тоже. Не то чтобы я думаю, что кому-то из нас это требуется… О, идея! Вы должны познакомиться с моей сестрой.
На моем лице, похоже, отразилась крайняя степень потрясения, потому что Чад залился смехом:
– Она вас не испугает.
Глава 16
Международный аэропорт Гаррисберга был крошечным, и все же мне не удалось разглядеть Алекса среди редких людей, спускавшихся на эскалаторе к зоне выдачи багажа. В глаза бросались лишь маленькие старушки в футболках с надписями «Лас Вегас», обнимавшие визжавших внуков, и бизнесмены в деловых костюмах, с маниакальной скоростью тыкавшие пальцами в свои «Блэкберри». Я ненавидела каждого из этих людей за то, что это – не Алекс.
Наконец, я заметила его на вершине эскалатора, и любимое имя едва не слетело с моих губ. От неловкой ситуации спас недостаток воздуха в легких, я смогла подавить вспышку эмоций и перевести дыхание. Потом сделала несколько шагов навстречу Алексу и, послав все условности куда подальше, бросилась к нему.
Он поймал меня и закружил в своих объятиях – мы напоминали слащаво-сентиментальную пару из любого когда-либо снимавшегося романтического фильма. Алекс прижался лицом к моей шее и нежно коснулся ее губами. Потом сжал меня еще крепче. Я отпрянула, чтобы наглядеться на него. Мы не виделись всего неделю, но Алекс изменился. Легкий загар, спутанные волосы. Вместо знакомого длинного полосатого шарфа на нем красовался пестрый шейный платок с вытканным мексиканским узором.
– Это тебе, – сказал Алекс.
Я изящно набросила платок на свои плечи. Наш первый после недельной разлуки поцелуй сначала был нежным, но легкое прикосновение губ вскоре обернулось резким, глубоким выражением страсти. Как же я изголодалась по его чувственному рту, его языку! Мы давали настоящее откровенное представление, но никого вокруг это, казалось, не волновало.
– Черт, я так скучал по тебе! – признался Алекс.
– И я скучала! Как Мексика?
– Много текилы и пива «Дос Экос».
– О, настоящая пытка! И что ты пил?
– Текилу. И «Дос Экос».
Алекс говорил серьезно, без насмешки, и я на мгновение отступила на расстояние вытянутой руки, чтобы внимательно рассмотреть его. Я никогда не видела, чтобы Алекс пил. И никогда не спрашивала, почему он избегает алкоголя. Теперь я жалела, что не разузнала об этом раньше.
– И я провел два дня, пытаясь выплюнуть собственные кишки. Правда, склонен винить в этом рыбное тако.
Я сморщила нос:
– Фу! Какая гадость!
Усмехнувшись, Алекс привлек меня к себе.
– Скажем так: я был счастлив, что обитаю в своем собственном, отдельном номере.
– Алекс! – вдруг окликнул сзади чей-то голос.
Мы обернулись. Молодой человек, одетый в синюю униформу работника авиалинии, со светлыми, обесцвеченными под платину и стоящими торчком волосами, махал длинным полосатым шарфом. Парень прошел через зону выдачи багажа, чтобы вложить шарф в руку Алекса.
– Вы забыли это в самолете.
– Спасибо, приятель. – Алекс взял шарф. – А я и не заметил.
Мы с блондинчиком смерили друг друга взглядами, и он удалился. Неужели я и в самом деле нисколько не сомневалась в том, что этот парень флиртовал с моим бойфрендом? Черт, да. Интересно, а блондинчик и в самом деле увидел достаточно, чтобы отвалить?
Черт, да!
Он бросил печальный, с оттенком сожаления взгляд на Алекса, который повернулся к нему спиной, как только забрал свой шарф. Потом белокурый парень помчался прочь, несясь по эскалатору через две ступеньки. И лишь на самом верху остановился, чтобы еще раз взглянуть на нас. Я помахала ему рукой.
– С его стороны это было очень мило, – мягко заметила я.
Алекс засмеялся:
– Да. Потому что в «Аберкромби энд Фитч» такие шарфы уже не продаются.
Я никогда не слышала, чтобы он отзывался о ком-то в подобном тоне. Так самодовольно, неуважительно. Весьма нелестно.
– Многие наверняка расстроились бы, потеряй они шарф за пятьдесят долларов.
Алекс оглянулся через плечо, но блондинчик уже исчез.
