Я сомневалась, стоит ли просить Алекса поехать со мной в гости к Стюартам. Я не была на седере много лет, но последний подобный вечер обернулся кошмаром. Трапеза затянулась на несколько часов, присутствующие слишком долго молились. Люди, которых я даже не знала, заставляли меня чувствовать себя глупо из-за непонимания всего, что происходит вокруг. Я не хотела подвергать Алекса такому испытанию и доставлять неудобства из-за моей собственной, личной поездки. И все же, когда он предупредил меня, что уедет из города по делам как раз тем самым вечером, я не смогла скрыть разочарования.
Сара тоже была занята, она собиралась провести седер со своей семьей.
– Ты знаешь, что всегда можешь к нам присоединиться, – пригласила подруга.
– Я знаю.
– Поверь, это будет совсем неплохо, – со смехом заверила она. – Я – самая безумная из нашей семьи, а меня ты любишь.
– Уверена, это было бы здорово. Только я не могу взять четыре выходных прямо сейчас.
– Ладно, ладно. Но ты можешь приехать в любое время, Лив. Тебе это известно. Эй, может быть, в следующем году ты устроишь свой собственный седер!
– Т-т-т-т-точно!
И я отправилась в гости одна.
Я не знала, что именно следует надевать на седер, поэтому остановила свой выбор на длинной, цвета корицы юбке, кожаных сапогах до колена и мягкой блузке из кремового шелка. Утром я вымыла и уложила свои непокорные курчавые волосы, стянув локоны назад, в толстый пучок у основания шеи. Я чувствовала, что слишком нарядилась, но оказаться скромно одетой было бы гораздо хуже.
Я бросила взгляд вверх по тротуару, в сторону маленького каменного дома, две стороны которого казались почти одинаковыми. Свет лился из окон и освещал крыльцо. Я крепче сжала в руке бутылку вина, которую поместила в шелковый мешочек с этикеткой для подарка.
Мне пришлось звонить маме, чтобы посоветоваться с ней насчет вина. По голосу я поняла, что мать разрывалась между ликованием по поводу того, что я по собственному желанию решила принять участие в еврейском празднике, и печалью из-за того, что отмечаю Песах не с ней. И все-таки я воздала маме должное за то, что она не стала высказывать свои претензии открыто. Зато дала мне названия нескольких марок кошерного вина для Песаха и на прощание не удержалась от вопроса:
– Эти люди… Они милые?
– Достаточно милые для того, чтобы пригласить меня в свой дом на Песах, мама.
– Ты знаешь, что можешь в любое время приехать к нам, Оливия.
Конечно же я это знала, но не стала объяснять, по какой причине отказываюсь от ее приглашения. Она и не настаивала. Мы простились спокойно, без обычных колкостей.
Входная дверь отворилась, и оттуда выглянул привлекательный рыжеволосый мужчина.
– Оливия?
– Да, здравствуйте. – Я помедлила в нерешительности, не зная, стоит ли протягивать этому мужчине ладонь. Он мог счесть оскорбительным мое предположение о том, что незнакомые люди разных полов могут обмениваться рукопожатиями, даже в социальном смысле этого жеста.
– Дэн Стюарт, – решил проблему мужчина, сам протянув мне руку.
Мы поприветствовали друг друга.
– Эй, милая, у нас еще одна гостья. – Дэн прошел в ярко освещенную кухню и приобнял темноволосую женщину, стоявшую у раковины.
Она обернулась, вытирая руки о кухонное полотенце, и улыбнулась.
– Привет. Я – Элл. А вы, должно быть, Оливия? Проходите в гостиную. Я только выну ягненка из духовки, корейка сможет охладиться, пока мы начнем наш вечер.
Я сразу заметила Чеда, как и его спутника жизни, Люка, вместе с их дочерью Лией. Девочка смеялась, сидя на коленях у пожилой женщины, которая была так похожа на Элл, что не могла быть никем иным, кроме ее матери. Мама Дэна, Дотти, устроилась на другом конце стола, болтая с Марси и Уэйном, молодой парой с маленьким ребенком. Дэн успел представить меня всем присутствующим, когда где-то вдалеке зазвенел дверной звонок. Элл извинилась и отправилась открывать.
Я почувствовала облегчение, узнав, что была здесь не единственной, кто не относился к этой семье – хотя, похоже, оказалась единственной, кого пригласили из милосердия. Чед обошел стол, чтобы обнять меня так радушно, словно я была его родственницей, и шепнул мне на ухо:
– Я очень рад, что вы смогли прийти.
– Что ж, мои дорогие, давайте начинать, так мы сможем быстрее перейти к трапезе, – сказала Элл, остановившись у края стола. – Мы приступим к тому, что обычно называем облегченной версией седера…
– Это означает, что мы скорее доберемся до ужина, – не преминул вставить Дэн.
Элл строго взглянула на мужа:
– Это означает, что мы сможем пройти через все важные ритуалы, не повторяя их по дюжине раз.
– И скорее доберемся до ужина, – не унимался Дэн. – Только не убирай ту часть, где мы должны выпить по четыре чаши вина!
– Нет, никогда! – Явно не собираясь спорить, Элл с любовью посмотрела на мужа.
Меня посадили рядом с матерью Элл, напротив оказалась Марси, женщина с ребенком. Мы начали седер, и этот ритуал действительно оказался легким и увлекательным – по крайней мере, для большинства присутствующих. Моя соседка по столу миссис Кавана так сильно вцепилась в Хаггаду
[24]
, что ее пальцы побелели. Она не произносила ни слова, не проговорила ни одной молитвы и даже не вторила английскому варианту текста, объяснявшему смысл праздника. Беглый взгляд на глаза миссис Кавана сказал мне о том, что эта пожилая женщина все же повторяет молитвы, но плотно сжатые губы лишь подтвердили, что она не собирается делать это вслух.
Я привыкла чувствовать себя не в своей тарелке в самых разнообразных компаниях. Дома и в школе цвет моей кожи заставлял меня держаться особняком, даже если я была вовлечена в то или иное мероприятие. Но здесь я не чувствовала, что не являюсь еврейкой или белокожей, что даже не отношусь к этой семье.
Здесь я ощущала себя своей.
– Оливия?
Видимо, я что-то упустила, увлекшись своими туманными мыслями.
– Прошу прощения?
Дэн протянул свою Хаггаду:
– Не хотите почитать следующую часть?
– Конечно. – Я нашла место, которое он имел в виду, и стала читать вслух отрезок книги о Моисее, выводившем своих людей из Египта. О том, как их преследовали. Как они были рабами.
Были другими.
Эмоции хлынули из глубины моей души, заставляя задыхаться, и я запнулась на нескольких последних предложениях. Миссис Кавана с любопытством посмотрела на меня, но ничего не сказала. Пришло время песни. Дэн отстукивал ритм на столе и дирижировал нашим хором так, что даже те из нас, кто не знал слов на иврите, могли петь с остальными. Пасхальная песня называлась «Дайену». Это означает «Нам и этого было бы достаточно». Песня становилась все быстрее и быстрее – до тех пор, пока Дэн не оказался единственным поющим, а все остальные уже запыхались. Мы закончили ритуал восторженными криками и взрывами смеха.
