Но я не была в этом уверена. Сомнения раздирали мне душу. Должна ли я идти? Или остаться? Что, если Исида колдунья, которая может давать жизнь и забирать ее?
— Я скоро вернусь, — сказала я и, передав ребенка матери, понеслась в дом Исиды.
Там я обнаружила, что она прогнала всех клиентов, что она рвет и мечет.
— Любовь — вовсе не телячьи нежности, — сказала Исида и укусила меня в шею так, что пошла кровь. — Она свирепа, как хищный зверь. Я спасла твою дочь, а ты думаешь о любовниках. Кто этот Алкей? Ты собираешься бросить меня ради него? С кем ты еще спишь? Неужели даже здесь, в Сиракузах, у тебя кто-то есть?
— Нет, Исида, нет. У меня никого нет, кроме тебя. Алкей научил меня всему, что я знаю о поэзии. Мы еще не закончили наши дела.
— Ты в него влюблена!
— Вовсе нет…
— Я думаю, ты собираешься оставить меня и искать этого Алкея в Дельфах. Я слышала все, что ты говорила Киру!
— Ты сама сказала, что я должна отправиться в Египет, чтобы мои братья не обворовали меня.
— Тогда почему ты говорила о Дельфах с этим вульгарным лидийцем?
— Я никуда не еду. У меня здесь дочь — я нужна ей. А теперь я должна спешить к ребенку.
Я поднялась, чтобы идти, но Исида остановила меня.
— Сапфо, я знала любовь женщин и любовь мужчин… Я знаю: мужчинам нельзя доверять. Они думают только о своем превосходстве, своем владычестве, своем желании…
С этими словами она повалила меня на пол и овладела мной с мужским остервенением, снова и снова заставляя меня стонать от наслаждения с помощью позолоченного олисба, кусая мои груди, шею, половые губы, так что я истекала кровью и любовными соками. Я не знала, что одна женщина может взять другую силой, но она показала мне, что это возможно. Мне еще повезло, что она не замучила меня до смерти. Я побежала домой, одолеваемая желанием поскорее увидеть дочь.
Я не хочу рассказывать о том, что случилось после этого. Воспоминания об этом до сих пор отдаются болью в моем сердце. Когда я вернулась, ни ребенка, ни кормилиц не было. Как и моей матери. Они сели на корабль и отплыли на Лесбос. Моя мать оставила записку.
Питтак предложил нам защиту. Я забираю мою тезку ради ее же блага. Не пытайся следовать за нами, иначе ты навредишь собственному ребенку еще больше, чем уже успела навредить. Молюсь о том, чтобы ты когда-нибудь все поняла.
Праксиноя отчаянно рыдала. Она была безутешна.
— Что ты наделала? — закричала я как безумная. — Что ты сказала моей матери, Пракс?
— Она спросила меня об Исиде и Алкее. И не отстала, пока я не сказала все, что знала. Она грозилась избить меня кнутом, и это была не пустая угроза. Ах, Сапфо, прости! Я и подумать не могла, что она заберет девочку. Я пыталась ее остановить — правда пыталась.
Когда оглядываешься на свою жизнь с вершины скалы, трудности, которые встречались на твоем пути, представляются надуманными, приключения — воображаемыми, героические поступки — не такими уж героическими, как казалось в то время. Когда мать похитила у меня Клеиду, я чувствовала себя как Деметра, чья дочь была украдена Аидом. Черный плащ лег на мое лицо и закрыл солнце. Я бесилась и рыдала. Поначалу я во всем винила мать, потом Праксиною, потом себя. Я поставила Праксиною в безвыходное положение и понимала это. Она ревновала меня к Исиде и все еще сердилась на меня: я убежала с Алкеем и ничего не сделала, чтобы спасти ее от наказания за это. Как я могла рассчитывать, что она будет защищать меня, когда моя мать на нее надавит? В том, что мать забрала у меня дочку, некого винить, кроме меня самой. Ослепленная похотью, я потеряла самое драгоценное существо, которое когда-либо у меня было. Я находила все новые и новые оправдания для матери, которая обошлась со мной как с безответственным ребенком. Своей беспечностью я толкнула Праксиною на признание.
Что проку от слов любви? Нужно доказывать ее делом. Мне отчаянно хотелось броситься по морю в погоню за моим ребенком, но я понимала, что на Лесбосе и ей, и мне угрожает смертельная опасность. Без меня Питтак будет защищать ее ради моей матери. Я невыносимо страдала, но без меня моя дочь была в безопасности.
— Давай побежим в гавань — может быть, еще догоним их! — сказала Праксиноя.
Мы понеслись, как ветер, наши сандалии выбивали дробь по мостовой. На рынке я опрокинула прилавок торговца гранатами, упала в груду битых плодов, и мой хитон окрасился, словно кровью. Я вскочила на ноги и побежала дальше. Торговец провожал нас проклятиями. Путь преградили телеги. Запряженные ослами, груженные фруктами и специями, они медленно пересекали узкую дорогу к гавани. Это было похоже на ночной кошмар, когда хочешь бежать, а дороги со всех сторон отрезаны. Из гавани двигался поток людей. Некоторые только что приплыли и несли на головах и в руках тюки и корзины, везли на тележках пожитки. Мы пробивались вперед, задыхаясь от запаха пота, исходящего от разношерстной толпы. Наконец мы достигли кромки воды и увидели, как за горизонт уходит корабль на Лесбос — его паруса казались красными на фоне заходящего солнца. Я упала на причал и зарыдала от безысходности.
7. Золото, кораблекрушение и сон
Я не надеюсь до неба дотянуться.
Сапфо
После этих событий я оказалась в длинном черном туннеле. Потеряв дочь, я несколько недель не могла есть. Я почти не пила. Я спала и спала, чтобы ни о чем не думать. В снах дочка возвращалась ко мне. Я вдыхала ее сладкий запах, прижимала к груди. Казалось, жизнь снова обретала смысл. Но потом я просыпалась и заново переживала боль утраты.
Это было мучительное наказание — видеть ее во сне, а просыпаясь, понимать, что я лишилась ребенка. Если бы мне тогда достало мужества, я бы выпила яду или вскрыла себе вены. Но что-то всегда останавливало меня.
— Твоя мать может одуматься и вернуться, — сказала Праксиноя, пытаясь утешить меня.
У меня на этот счет были большие сомнения. Может быть, мы найдем способ вернуться на Лесбос. Может быть, произойдет переворот и Питтака свергнут. Пока оставалась хоть малейшая надежда снова увидеть дочь, я не имела права покончить с собой. Тогда еще — нет.
У меня не было желания видеть Исиду. Она знала, что для меня все кончено, а потому без конца присылала подарки. Я возвратила их все, кроме золотистого свитка, где было иероглифами начертано ее имя и нарисован золотистый кот, свернувшийся клубком. Праксиноя с наслаждением зашвырнула этот подарок в море.
Меня нашел Кир. После бегства моей матери с Клеидой я забыла о нем и о его рассказах об Алкее. Я даже и об Алкее почти не думала. Мне казалось, что жизнь моя кончена и в ней уже никогда не будет любви. Я спала все дни напролет, а по ночам ходила из угла в угол. Солнце казалось черным, ночи были населены призраками. Если бы это решала я, то Кир из Сард получил бы от ворот поворот, но Праксиноя подумала, что он может отвлечь меня от моего горя, а потому впустила его.
