— Выстави его за дверь! — сказала я.
— Он утверждает, что у него есть известия об Алкее.
— Меня это не интересует. Меня интересуют только известия о Клеиде. А о ней он наверняка ничего не знает.
— Сапфо, выслушай его. Может быть, это приведет тебя к твоей дочери.
— Сомневаюсь, — мрачно ответила я, но тут в дверях появился Кир с длинным свитком в руке.
— Письмо от Алкея Лесбосского, — сказал он. — Тебе.
— Уходи, — попросила я.
— Неужели тебе совсем не интересно?
— Неинтересно, — подтвердила я. — Мне интересна только моя девочка.
— Это письмо на греческом, — сказал он, помахивая свитком и подходя поближе.
Я узнала руку Алкея.
Кир подал мне письмо. На самом деле оно было адресовано не мне, но мое имя упоминалось несколько раз.
Алкей умолял Кира выяснить, что со мной, как я живу в Сиракузах. «Если ты встретишь прекрасную фиалкокудрую Сапфо, — писал он, — скажи ей, что она неизменно присутствует в моих мыслях». Еще он сообщал, что отправляется в Дельфы к оракулу за пророчеством для лидийского царя.
— Если мы отправимся в Дельфы, то можем спросить оракула о твоей дочери, — стал он меня упрашивать. — И в Дельфах к тому же можно заработать деньги. Люди так долго ждут оракула, что готовы неплохо платить за развлечения. И возможно, мы найдем там Алкея. Откровенно говоря, я в этом уверен.
— Уходи! — повторила я.
В тот раз Кир ушел, но он оказался настойчивым. Приходил снова и снова и всегда с новыми искушениями. Если я соглашусь спеть на том или ином симподии, он гарантирует мне оплату золотом в размере моего веса.
— Сапфо, я знаю, кто готов платить за песни и платить хорошо. Мне знакомы богатеи во всем известном мире. Я всех их встречал в Сардах… мне следовало купить землю вблизи сардского дворца, когда она была дешева… но это другая история.
— Уходи! — воскликнула я.
— Золотом в размере ее веса? — переспросила Праксиноя. — Она довольно хрупкая, но золото может нам пригодиться.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась я.
— Может быть, ты не заметила этого в своем отчаянии, но после смерти Керкила мы перестали получать деньги с кораблей и от виноторговли. Мы продавали то, что производит наша ферма, но скоро можем потерять и ее. Керкил был человеком недальновидным. Похоже, что он успел наделать долгов. Пока ты спала, я всем этим занималась. Лучше бы тебе попеть, чтобы иметь ужин, а то останешься голодной.
— Как это может быть? — спросила я.
— Уж не знаю как, но у нас долги. Каждое утро к нашим дверям приходят торговцы — хотят получить то, что им причитается. До этого дня я их сдерживала, но если есть возможность заработать золото… то у тебя нет выбора.
— Совершенно с ней согласен, — сказал Кир.
— Но если я буду петь за золото, моя богиня отвернется от меня.
— А если не будешь, то останешься с пустым желудком. И я вместе с тобой, — сказала Пракс, — Сапфо, ты никогда не была практичной, так что позволь мне быть практичной за тебя… за нас обеих. Нам нужно золото. Нам нужно попасть в Египет, чтобы защитить твое наследство, а это потребует расходов. Если мы можем заработать немного здесь и еще немного в Дельфах, мы должны это сделать. У нас нет иного выбора.
Кир дрожал от возбуждения.
— Она права! — сказал он. — Я могу устроить твое выступление на симподии завтра вечером. Подготовь свои песни! Завтра на заходе солнца я приду за тобой с позолоченными носилками.
— Постой, — остановила его Пракс, — А сколько она заработает завтра?
— Трудно сказать, — ответил Кир.
— Как насчет ее веса золотом? — спросила Пракс.
— Это была фигура речи, — растерялся Кир.
— Тогда моя хозяйка не будет петь.
— Ты с ума сошла, Пракс? Я так поняла, нам нужны деньги, — удивилась я.
— Тихо, — шепнула мне Пракс и повернулась к Киру: — Если ты сегодня принесешь золота в половину ее веса, я позволю моей хозяйке петь.
— С тобой трудно договориться, — сказал Кир. — Я принесу свои весы.
— Я предпочту взвешивать на моих, — с явным удовлетворением сказала Пракс, — Сапфо, иди готовь свой репертуар. Поторопись!
Когда Кир вернулся в тот же день, они с Пракс принялись спорить о весах и мерах. Я слышала, как они кричали друг на друга, пока я пыталась повторять свои песни. Наконец меня позвали из моей комнаты и попросили сесть на чашу каких-то хитроумных весов. На другую Пракс устанавливала гири. Кир снимал их. Они обвиняли друг друга в мошенничестве.
— Ты меня разоришь! — протестовал Кир, когда Пракс взялась за гири.
— Моя хозяйка — это лучшая сделка в твоей жизни! — возразила Пракс.
Они взвешивали, потом прекращали взвешивать. Я сама то становилась на чашу, то сходила с нее, а они спорили, механизм каких весов лучше и какие из них точнее. Это было мучение. А я тем временем не переставала настраивать мою лиру.
— Ну, я вам больше не нужна? — спросила я.
Они, похоже, приходили к какому-то компромиссу.
— Иди готовься, отдыхай и наведи марафет, — сказал Кир. — Никогда не знаешь, как симподий может изменить твою жизнь.
Кир вернулся в шесть, за ним — золоченые носилки, которые несли четыре крепких раба. Полог был из багряного полотна, прошитого золотой нитью — в тон одеянию рабов. Мы с Праксиноей забрались в носилки, и рабы понесли нас по оживленным улицам Сиракуз. Наконец мы оказались во дворе роскошного особняка. Праксиноя и Кир провели меня так, чтобы никто не видел, в отдельную гардеробную, где я облачилась в королевский пурпур, подвела брови и глаза и надушилась к предстоящему представлению. Потом я дождалась, когда закончится обед и уберут пол, и только тогда появилась со своей лирой.
Кир представил меня как «легендарную Сапфо с Лесбоса». Я вышла из тени, окруженная рабами, которые несли факелы и воскуренные благовония. Я начала с моего «Гимна Афродите», который когда-то так понравился обществу на Лесбосе. Я еще не дошла до шелеста крыл и спуска колесницы, но уже почувствовала, что публика хорошо принимает меня. Какое это замечательное чувство! Я очаровывала себя, очаровывая их! Я была влюблена в их смех и аплодисменты, в звук собственного голоса. Размягчив их сердца восхвалением Афродиты, я перешла к другим любовным песням.
Кто-то говорит, что всадников сонма,
Кто-то — что строя кораблей
Прекрасней нет
На темной земле…
Но я говорю: прекрасней нет того, что любишь ты!
Елена оставила мужа и дочь
И бросилась в Трою,
Когда богиня любви
