На священной тропе видишь других странников: богатые поднимаются наверх в носилках на плечах рабов, босоногие нищие выпрашивают старые сандалии или корочку хлеба, зажиточные городские торговцы подражают манерам аристократов.
Над этой укрытой туманами расщелиной на живой скале построен храм Аполлона. Окутанная туманом, стоит статуя Аполлона — вся из золота и слоновой кости, словно сам бог. Как нам сказали другие путешественники, на треножнике над пропастью сидит Пифия в лавровом венке, жует лавровые листья и бормочет обрывки фраз на неведомых языках. Она уходит надышаться священными парами в специальную камеру, куда могут входить только жрецы, потом снова усаживается на треножник и продолжает бессвязные речи.
— Тебе будет казаться, что ты слышишь египетский, потом финикийский, потом фригийский, потом немного греческого… потом что-то неразборчивое, — сказал один богатый путешественник с Самоса — мы с Праксиноей встретились с ним, когда он спускался вниз после встречи с оракулом. — Пифия дразнит тебя — то кажется, что ее речь наполнена смыслом, то погружается в невнятицу. Прежде чем тебя допустят к ней и даже к ее жрецам, ты должен пройти много сложных ритуалов. Но тебе не имеет смысла подниматься туда. Можешь сейчас же поворачивать назад, потому что женщин к оракулу не допускают.
— Но оракул — сама женщина! — возразила я.
— И тем не менее женщин к ней не допускают, — повторил странник.
— Но в этом нет логики.
— Что ж, женщинам несвойственна логика, — ответил он вполне в духе того, что можно назвать мужской логикой.
— Что же нам делать? — спросила Праксиноя. — Мы должны ее увидеть.
— Тогда отрасти фаллос! — посоветовал путешественник и, рассмеявшись, продолжил спуск.
А мы все поднимались.
— Мы выдадим себя за мужчин, Пракс. Не волнуйся. Путешественник с Самоса шутил, говоря про фаллос.
Но его шутка навела меня на хорошую мысль.
— Мы переоденемся мужчинами, — предложила я. — Кто нас сможет разоблачить?
— Оракул, — заметила Пракс.
— Если ее жрецы не догадаются, все будет в порядке, — успокоила я Праксиною.
Как всегда, я говорила с уверенностью, которой у меня вовсе не было.
В Дельфы приезжали все: основатели городов, будущие женихи (но, конечно, не невесты — раз женщин сюда не допускали), военачальники, которые собирались начать войну с соседним царством, тираны вроде Питтака, желающие захватывать города, мудрецы, глупцы, глупые мудрецы.
Некоторые ждали и ждали. Другие подкупали жрецов, и их очередь быстро продвигалась. А иные подкупали жрецов и никуда не двигались. Система была сложная и непредсказуемая. Нужно было самой быть оракулом, чтобы сообразить, как с ним встретиться.
Объяснялось это так: Аполлон знает волю своего отца Зевса, а оракул может толковать то, что знает Аполлон. Процесс был очень непростой. Оракул работал только по определенным дням в соответствии с расписанием, которое с удовольствием и совершенно произвольно изменялось жрецами. Если Олимпийский оракул «вещал» по жертвоприношениям животных и их внутренностям, а Додонский оракул в Эпире «вещал» шепотом ветра в кронах дубов, воркованием голубей и ударами по золотой чаше (которая на самом деле была позолоченной медной), то оракул Дельфийский «вещал» посредством жрецов, которые переводили ее бессвязное бормотание в неясные вирши. Поскольку будущее туманно, то и пророчество должно быть темным. Мы неясно видим будущее сквозь туман.
— Некоторые утверждают, что когда-то Пифия была лавровым деревом! — сказал путешественник, который некоторое время шел в гору вместе с нами. — Ведь Додонский оракул когда-то был дубом, и точно так же в Дельфах прежде вещало лавровое дерево.
Праксиноя посмотрела на него с недоумением.
— Воистину странны традиции древних богов, — сказал, пыхтя и отдуваясь, наш попутчик, когда мы, обогнав его, пошли дальше.
— Откуда тебе это известно? — спросила у него Пракс, обернувшись.
— Это известно всем.
Праксиноя фыркнула. Убедить ее в чем-то было не так-то просто.
Взбираясь на гору, мы поглядывали вокруг — нет ли здесь Алкея, но, увы, его нигде не было.
— Я подозреваю, он на вершине, ждет приема у оракула, — сказала Праксиноя.
— А может быть, его вообще здесь не было. Может, Кир из Сард солгал, — сказала я.
Мне представлялось все более и более вероятным, что утонувший бедняга Кир был мошенником.
Мы поднимались понемногу, а я думала о том, что нужно сделать, и мне казалось, что это трудновыполнимая задача. Сначала нужно заработать золота — я прекрасно понимала, что пророчества оракула стоят недешево. Потом приобрести мужские одеяния и пробраться в священные пределы, чтобы узнать о Клеиде и Алкее. И у нас, похоже, было немало конкурентов, тоже претендовавших на внимание оракула. Люди, которых мы встречали во время восхождения, предупреждали нас, что многие успели состариться в ожидании.
«Если ты думаешь, что получить пророчество от Дельфийского оракула просто, советую тебе подумать еще раз!» — предупреждал нас путешественник с Самоса. Так оно и оказалось. Еще не добравшись до вершины, мы увидели длинную, извивающуюся змеей очередь просителей. Некоторые ждали уже несколько месяцев и даже установили шатры на полянках, чтобы можно было отдыхать. Сколько бы мешков золота они ни приволокли с собой, у кого-то его оказывалось больше или он занял очередь раньше. Жрецы обходили людей, стоящих в очереди, и взимали дань. Здесь приветствовалось мздоимство. В дельфийской сокровищнице скапливались богатства со всех концов известного мира.
Пока мы добирались до вершины, люди, уже видевшие оракула, рассказывали всякое. Некоторые казались злыми. Другие — удовлетворенными.
— Она ничего не говорит, — сказал один молодой человек с Хиоса. — Она плюется и брызжет слюной. Это жрецы объясняют тебе то, что она наговорила, но их стихи настолько двусмысленны, что понять их невозможно. Смысл предсказаний окутан туманом, как эта вершина. Ты снимаешь один слой, но под ним оказывается другой.
— И что она сказала тебе? — спросила я.
— Она сказала, что знает число песчинок и глубину моря. Я понятия не имею, что она имела в виду.
— Она говорила тебе, что ей ведомо все, — сказала я. — Она говорила тебе, что ее пророчества широки, как пустыня, и глубоки, как море.
Человек остановился и уставился на меня.
— Пожалуй, ты права! — сказал он. — Она говорит загадками!
— Это не загадки, — возразила я. — Это метафоры. Она говорит символическим языком, как певец или поэт. Ее может понять только тот, кто не воспринимает вещи буквально.
— Тогда ты тоже оракул! — сказал хиосец.
— В известном смысле можно сказать и так.
— Для всех, кроме себя самой, — с издевкой заметила Пракс.
