Потом Алкей сделал кое-что еще более скандальное. Он внезапно вытащил меня из тени — и я оказалась в центре собрания. Он потребовал, чтобы я начала петь, словно я была флейтистка или гетера. Театральным жестом он всучил мне свою драгоценную кифару.
Публика изумленно посмеивалась. Кто эта девчонка, эта «гостья с Востока», что прячет лицо под покрывалом?
Я испугалась. Не только потому, что тут были моя мать и Питтак: я была здесь единственной девушкой, к тому же незваной гостьей. Сердце мое колотилось как сумасшедшее. Но я каким-то образом умудрилась открыть рот, и моя богиня-хранительница спасла меня:
Панцирь священной черепахи,
Пой!
И преврати себя
В стих!
Я начала. Невидимые музы наполнили мой рот словами.
Стоило мне начать, как я, к своему удивлению, забыла все страхи. Именно там, на симподии у Питтака, я впервые осознала свой дар овладевать вниманием публики, чувствовать, как их сердца трепещут на моей ладони. Понемногу я очаровала их, а потом очаровала и себя. Когда я пела, я становилась выше. Когда я пела, я становилась всеми голосами в доме. Когда я пела, воздух воспламенялся.
Никто никогда не говорил мне, что я красива. Красави-1 юн была моя мать. Я была маленькая, смуглая и необычная. Но, представ перед публикой в тот вечер, я обнаружила в себе способность вводить ее в экстаз. Я ощущала их жажду, их похоть, их желания и могла выразить все вожделение, все темные чувства, что обуревали их. Словно желания толпы становились моими, а я превращалась и рупор всего этого сборища.
Я не помню, что сделала в тот вечер. Музыка вошла в меня, а с нею — дух богини. Я танцевала и пела, и воздевала руки в мольбе. Я была одержима.
Бессмертная Афродита
На многокрасочном троне
В переливающемся воздухе,
Искусная в плетении,
Молю я,
Не сковывай моего сердца
Печалью.
Прилети ко мне
Из отцовского дома,
Влекомая воробьиными крылышками,
Твоя колесница спускается
На темную землю,
А ты улыбаешься
Своей робкой бессмертной улыбкой,
Спрашивая, кого я так отчаянно
Жажду в этот раз,
Спрашивая, кого осенить любовью ко мне,
Обещаешь превратить
Безразличие в страсть,
Заставить ее бежать за мной,
Если прежде она желала спасаться бегством…
Ах, Афродита, дай мне то единственное,
Что ты можешь,
Будь моей союзницей, моей соучастницей!
Собрание погрузилось в тишину, а потом разразилось безумной овацией. Я не знаю, откуда взялись эти слова и музыка, но, воодушевленная аплодисментами, я сочинила песни для всех гостей. И наконец я спела для Алкея вот это:
Ты пришел, и пришел вовремя
Я ждала тебя.
Ты воспламенил мое сердце
И зажег пожар в моей груди.
Все были шокированы и взбудоражены. Так составилась моя репутация — поэтессы и блудницы одновременно!
После этого Алкей отвел меня в сторону.
— Ах ты, маленькая распутница, — сказал он. — Ты так голодна, что готова проглотить весь мир. Я сразу замечаю честолюбие, но никогда еще не видел, чтобы оно горело так ярко в девчонке!
— Мой господин, я тебя не понимаю.
— Ты меня прекрасно понимаешь. Внутри тебя полыхает огонь. Я знаю это, потому что и сам такой. Только не помышляй о том, чтобы влюбиться в меня. Дело в том, что я… предпочитаю мальчиков.
— Ты льстишь себе, если думаешь, что я влюбилась в тебя. Люблю я только Афродиту — мою богиню.
— Тогда тебе предстоит нелегкая жизнь. Почитатели Афродиты умирают молодыми.
— Откуда тебе это известно?
— От самой Афродиты!
— Я не боюсь ни Афродиты, ни тебя, ни кого-то еще!
— Ты только послушай, что говоришь! Какая ты забавная девчонка!
— Ты так обычно ухаживаешь?
— Конечно нет! — возразил Алкей, как отрезал.
— Я думаю, что возбуждаю твое любопытство, потому что похожа на тебя.
— Теперь ты льстишь себе! Я думаю, ты хотела смутить это общество, заставить их сплетничать о тебе.
— А я думаю, ты хотел этого!
В этот момент появилась моя мать — на ее лице была гримаса гнева.
— Ты опозорила меня, себя, всю нашу семью. Немедленно отправляйся домой. И забери с собой свою маленькую шлюшку!
До этого мгновения я и не смотрела на Праксиною. Ей достанется больше, чем мне. Я чувствовала себя страшно виноватой.
— Пожалуйста, мама, прости меня! И знай — Праксиноя тут нисколько не виновата!
— Немедленно отправляйся домой! Я с вами обеими разберусь потом.
Я за свою дерзость была изгнана назад в Эрес, вынуждена была присутствовать при избиении, клеймении и пострижении моей дражайшей Праксинои за ее участие в моей авантюре. Я стала униженной пленницей в доме бабки и деда. Своим безрассудством я наказала моего единственного друга. Проникшись страстью к Алкею, я потеряла голову и навлекла на мою бесценную Пракс ужасную беду. Ее не только клеймили — до этого случая ей удавалось избегать такой участи, — но в наказание отправили работать на кухню и заставили, как всех кухонных рабов, носить на шее деревянный обруч, «неглотайку», которая не дает попробовать пищу. Ненавижу себя за это! Какой же я друг? Ведь я обещала защитить ее!
Моя мать дефилировала между Эресом и Митиленой со свитой рабов. Она была зла на меня и несколько недель меня не замечала. Рабы поговаривали, что она нашла утешение в объятиях Питтака, который отправил моего отца на верную смерть. Она знала, что ее безопасность зависит от милости сильных мира сего, и, как всегда, пользовалась своей красотой, чтобы снискать эту милость. У меня не было ее красоты, а потому я могла стать красивой только с помощью моих песен. Но теперь я была обречена на молчание.
Однако бабка и дед проявили ко мне снисходительность, как это нередко свойственно старикам. Прошло несколько дней, и мне уже разрешалось одной ходить к морю. Мои рабы поставили на берегу маленький шатер, где я могла петь и мечтать.
Вплети в свои локоны
Веточки аниса,
Сгибая прутики
Нежными пальцами.
Ведь веселые грации
Наслаждаются видом цветов
И отворачиваются
От простоволосья
