— Если бы они снова научились скакать по морю, — мечтательно сказал Эзоп.
— Это моя последняя надежда — иным способом мне домой не добраться, только на спине какого-нибудь кентавра.
Но я ошибалась.
22. «Глаз Хора»
Я есть Глаз Хора, посланец властелина.
Я есть он, который создал его имя.
Древняя египетская молитва
Прошло несколько дней, и в гавань острова кентавров пришел огромный египетский корабль с громадным глазом, нарисованным на борту. Поскольку у кентавров не было причалов, кораблю пришлось бросить якорь на глубоководье. Хирон подозрительно разглядывал корабль, полагая, что это еще одно наказание, наложенное Зевсом на любимцев Посейдона.
— Может, стоит затопить этот корабль, — сказал он Эзопу и мне — стоявшие кругом кентавры замерли в ожидании приказа.
— Он называется «Глаз Хора», — сказал Эзоп, который за время длительного пребывания в Египте научился читать иероглифы. — Это может быть добрый вестник. Для египтян этот глаз — символ Великой матери. А мы — люди — всего лишь слезы в ее глазу. Возможно, это искупление, которое вы ищете.
— Сомневаюсь, — заметил Хирон. — Зевс изобретал самые разные способы обманывать меня, и я прекрасно знаю, на какое коварство он способен. Я предлагаю затопить корабль.
— И остаться здесь с разлагающимися старейшинами, беспомощными и отрезанными от мира? Может быть, этот корабль увезет вас к лучшей доле?
— Ну хорошо, Эзоп. Я поручаю тебе вплавь добраться до корабля и поговорить с капитаном. Если ты вскоре не вернешься, мы будем знать, что это враги, и потопим корабль.
— Но я думал, вы не убиваете живых существ, — удивился Эзоп. — Неужели вы готовы так легко отказаться от собственной философии?
В этот момент рядом с египетским кораблем заплясала на волнах маленькая точка. Когда она приблизилась, мы увидели, что это лодка. На ней был золотой балдахин, сверкавший на солнце. Четыре мощных нубийца в белых одеяниях сидели на веслах. Под балдахином расположился человек, которого мы приняли за египетского аристократа. Но когда лодка подплыла поближе, стало видно, что у него золотистые волосы.
Я стояла как зачарованная. Лодка подходила все ближе и ближе. Два нубийца выпрыгнули из лодки и втащили ее на песок. Потом помогли аристократу выбраться на берег. Два других нубийца открепили балдахин и понесли его над головой своего повелителя.
Вероятно, потому, что он был чисто выбрит на египетский манер, а может быть, прошло слишком много лет, но я узнала его, только когда он заговорил на языке моей родной земли.
— Что это за земля, где люди — лошади, а лошади — люди? Тут кто-нибудь говорит по-гречески?
Это был Алкей! Я спряталась за Хироном — выглядела я, наверное, далеко не лучшим образом, а потому боялась предстать перед моей давней любовью. Волосы у меня были всклокочены, лицо не накрашено, тело не надушено, а одежда не отличалась изяществом. Я столько раз представляла себе это мгновение, но никогда не предполагала, что буду выглядеть парией.
— Ты пришел с миром? — спросил Хирон. — Или ты очередной враждебный посланник Зевса?
— Ты мне льстишь, если полагаешь, что я посланник самого Зевса. Меня послал всего лишь фараон, а не царь богов. Боюсь, моя миссия более приземленная. Мой фараон ищет некую греческую поэтессу, которая покорила его сердце.
— И кто бы это мог быть? — спросил Хирон.
— Женщина, которая поет так сладко, что вполне может быть одной из муз. Женщина, чьи волосы блестящие и черные как смоль. Женщина, которая благоухает всеми ароматами Востока…
— Здесь у нас нет таких женщин, — сказал Хирон, который никогда не слышал, как я пою.
Я спряталась за его громадным боком, молясь о том, чтобы Алкей не увидел меня такой, какой я стала. Я мечтала о нем долгие годы, а теперь желала одного — чтобы он скорее покинул остров.
— Я слышал ту поэтессу, о которой ты говоришь, — сказал Эзоп, — Она стала легендой Навкратиса. Это Сапфо из Эреса.
— Она самая, — сказал Алкей.
— Здесь у нас нет никакой Сапфо, — сказал Хирон.
Алкей опустил взор и повернулся, собираясь уходить.
— Но, может быть, вы позволите мне пополнить запас воды перед отплытием?
Я спорила сама с собой. Что мне делать — заползти назад в пещеру древних кентавров, чтобы Алкей не увидел меня? Или все же, несмотря на мой вид, показаться ему? Мое тщеславие боролось с моей любовью.
— Воду ты можешь взять, — сказал Хирон.
Алкей отдал приказ нубийцам.
— Я вернусь на корабль, — сказал он Хирону, — и пришлю людей с кувшинами для воды. Спасибо тебе за гостеприимство.
Он повернулся к нам спиной и пошел под золотым балдахином к стоявшей поблизости лодке.
Сердце готово было выпрыгнуть у меня из груди. Пот струился по лицу.
Я не могла ни остаться, ни броситься за ним следом.
Эзоп остановил Алкея.
— А ты не возьмешь меня в Египет? — спросил он. — Может быть, я пригожусь тебе.
— А кто ты?
— Эзоп, сочинитель притч.
— Фараон говорил о тебе как о своем друге и советчике. Ты наверняка должен знать, что стало с Сапфо.
Эзоп колебался. Я представила, как уплывут эти двое, а я останусь на острове кентавров. Меня охватила паника.
— Алкей… я здесь! — крикнула я и бросилась к нему, обхватила его руками.
Он нежно обнял меня, потом отстранился и удивленно посмотрел на меня.
— Да, выглядишь ты не лучшим образом, — сказал он.
— Если бы ты побывал в царстве Аида и вернулся, ты тоже, наверно, имел бы не очень привлекательный вид.
— В царстве Аида! Ты всегда была склонна к драматизации. Побывать фавориткой фараона вряд ли так уж страшно.
— Так значит, вы знакомы? — спросил Хирон.
— Конечно, — ответила я.
Потом, когда мы уже были на палубе «Глаза Хора», он обнял меня и стал целовать, пытаясь восполнить все те долгие годы без поцелуев между нами. Поцелуи — эти сладчайшие плоды любви — могут быть лирическими или эпическими. Наши были эпическими. Они были сотканы и распущены богами. Мы отыгрывались за прошедшие годы. Алкей рассказал мне о Сардах, Дельфах, Навкратисе. Я рассказала ему о Сиракузах, амазонках, Герпеции. Мы рассказали все — или почти все. Мы явно оставляли пробелы. Я умолчала об Исиде. Он ничего не сказал о Родопис.
— Жаль, что тебя не было со мной при дворе Алиатта, — сказал Алкей.
— Жаль, что ты не видел Сиракуз, — сказала я.
— Жаль, что мы разминулись в Дельфах — а могли бы встретиться, — сказал Алкей.
