Венеция вдруг перестала вырываться, и Хэзард удивленно посмотрел на нее.
— Ваши настроения очень переменчивы, миледи, и это приводит меня в отчаяние. Вы вообще опасны для моего душевного равновесия. — Он глубоко вздохнул. — И что мне с тобой делать?
— Для начала отпусти мою руку, — спокойно сказала Венеция. — Душевное равновесие не следует ценить слишком высоко.
Хэзард насмешливо фыркнул, разжал пальцы и уткнулся лицом ей в шею.
— Если уж мы заговорили о душевном равновесии, — продолжала Венеция, — тем более что ты сам поднял этот вопрос… Скажи мне одну вещь. Только честно!
— Разумеется. — Хэзард приподнялся на локтях и заглянул ей в лицо.
— Что для тебя значит эта девушка?
— Девушка, с которой я танцевал?
Венеция кивнула как-то виновато и растерянно. Она была настолько не похожа на себя, что Хэзард испугался, не сделал ли он ей больно во время их борьбы.
— Ничего, — очень мягко ответил он. — Это был только ритуал, церемония, назови как хочешь.
— Она не пробудила в тебе никаких воспоминаний и сожалений? — спросила Венеция, не сводя с него глаз.
— С чего ты взяла? Я почти не знаю ее. Ей было восемь лет, когда я впервые уехал в Гарвард.
— Так, значит, мне не следовало пытаться заставить тебя ревновать? — Венеция говорила уже совсем другим тоном, знакомым ему, с нотками живой радости.
— Ты хочешь сказать, что сделала это намеренно? Губы Венеции чуть дрогнули.
— Я увидела, что ты идешь, и решила… Если бы ты знал, как я отбивалась до этого момента!
— Правда? — в его голосе еще слышался отзвук недоверия.
— Ты мне не веришь?
— Знаешь, малышка… — Хэзарду было очень трудно разобраться в собственных чувствах. Он вспомнил необузданность Венеции, ее непредсказуемость, жажду жизни и умение постоять за себя. Но, будучи реалистом, Хэзард взял себе на заметку, что если его нет рядом, то Венецию следует охранять.
— Конечно же, я тебе верю, — наконец сдался он.
— Тебе правда безразлична эта девушка? — Ее гнев утих, но какое-то беспокойство осталось.
— Мне не нужна никакая другая женщина. Ты никому не оставила места. Я люблю тебя, — очень тихо сказал Хэзард. — И хочу, чтобы ты навсегда осталась со мной.
Внезапно он резко отстранился, перевернулся на спину и уставился в звездное небо, видное сквозь отверстие в крыше.
— Будь оно все проклято! — пробормотал Хэзард. — Разве мы с тобой сможем?.. — Он не закончил фразу, потому что на этот вопрос не существовало ответа. — Мне не следовало говорить ничего подобного.
Хэзард думал о том, что его видение становится реальностью: потоки бледнолицых затопляют страну. Индейские племена, попытавшиеся заключить политическую сделку с белыми, никогда ничего не выигрывали. Им не хватало хитрости белых, которую те считали достоинством. Они называли жестокость целесообразностью, а уничтожение целых племен — прогрессом. Возможно ли победить в такой схватке? Хэзард не знал этого.
В каждом поколении были мужчины, наделенные особым даром. Его отец мог предвидеть будущее и передал этот дар Хэзарду. Но успех вождя основывается на самопожертвовании и сострадании. Очень скоро его самого и его клан ожидает самое трудное испытание. Возможно, они победят: добытое золото дает им для этого шанс. Во всяком случае, у них появляется возможность не потерять абсолютно все. Но для этого он должен сосредоточиться на будущем клана и не давать своим личным чувствам вмешиваться в его жизнь вождя и лидера…
Но вдруг его сердце затопила такая любовь к Венеции, что чувство долга оказалось смыто и унесено прочь. Он хотел ее, и в этот момент желание оказалось для него важнее чести.
— Скажи мне, что я тоже тебе небезразличен, — он быстро повернул к ней голову. — Скажи мне!
Никогда еще Хэзард не умолял женщину о любви, и Венеция рванулась к нему, обхватила руками за шею.
— Я люблю тебя, — радостно выдохнула она, покрывая его лицо легкими поцелуями. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!
Венецию захватило ощущение небывалого единения с миром, где все встало на свои места так просто, как это бывает только в детских снах. И ей хотелось кричать об этом с вершины горы, глядя в бездонное звездное небо.
Хэзард обнял ее и, глядя в сияющие глаза, спросил: — Как ты можешь быть так уверена в этом?
— Я просто знаю.
— И почему ты так легко произносишь эти слова? — с завистью прошептал он.
Венеция пожала плечами.
— Если чувствуешь что-то, об этом легко говорить. Все происходит само собой — я живу, я чувствую, я есть! Все очень просто. Разве ты этого не ощущаешь?
— Нет, — без колебаний ответил ей Хэзард.
Ему бы очень хотелось, чтобы его чувства оказались такими же простыми. Но его любовь к Венеции была потаенной, скрытой от чужих глаз, ей мешало множество препятствий.
— Поцелуй меня, — Венеция прервала его мрачные размышления. — И люби меня.
— Маленький диктатор, — шепнул Хэзард. — Ты никогда не изменишься!
Она первая поцеловала его — страстно, горячо, — и этот поцелуй стал прелюдией к великолепной симфонии наслаждения.
28
Последующие дни были просто восхитительными, какие не забываются до конца жизни. Хэзард не отходил от Венеции. Ему нравилось все время касаться ее, дотрагиваться до нее, словно ощущение желанного тела под пальцами стало своеобразным талисманом против будущего, о котором он предпочел не вспоминать в эти короткие сладостные недели лета.
Хэзард и Венеция ездили верхом, лакомились ягодами, собирали дикий ревень, смеялись, веселились, любили друг друга. Они проводили долгие ленивые часы на берегу реки в тени ив, забывая обо всем, кроме настоящего.
Иногда по вечерам они поднимались чуть выше в горы на маленькое пастбище и сидели там, наслаждаясь запахом свежей травы. Хэзард показывал Венеции созвездия на темном бархате ночного неба и называл их так, как это делали абсароки, или рассказывал старинные индейские легенды. Однажды он рассказал ей о первом своем видении, пережитом в горах.
— Тогда погиб мой дядя, его убили люди из племени лакота на Паудер-ривер. Моя семья была в трауре. Я сделал ритуальный надрез, и кровь текла из меня неделю.
— Это все следы траура? — Венеция осторожно коснулась шрама на его груди.
Хэзард кивнул, и ей показалось, что он снова вернулся в прошлое, заново переживая печаль утраты.
— Мой дядя был молод и отважен, — негромко продолжал Хэзард. — Я всегда восхищался им. Он был моим идеалом.
— Сколько тебе было лет, когда он погиб?
— Двенадцать, и я очень его любил. — Хэзард на мгновение замолчал и вздохнул, как будто только вчера в деревню явился гонец с плохими вестями.
