Молоток ударил еще раз, и снова наступила пауза. Потом муж
завопил:
– Бретт!
Она всегда немного пугалась, когда он звал сына таким
голосом. Бретт любил отца, но Черити никогда в точности не знала, какие чувства
испытывал к сыну сам Джо. Странно, но это было так. Один раз, два года назад,
ей приснился страшный сон, который она так и не смогла забыть. Ей снилось, что
ее муж воткнул вилы прямо в грудь Бретту, и их зубья вышли у мальчика из спины,
приподняв его рубашку, как колышки палатку. «Маленький засранец, не пришел,
когда я звал его», – сказал муж во сне, и она в ужасе проснулась рядом с
реальным мужем, который мирно спал, напившись пива. Лунный свет падал на нее
через окно, и в его призрачных лучах она испугалась того, что лежало рядом с
ней – монстра с желтыми, острыми зубами, посланного ей в наказание каким-то
сердитым Богом. Джо не раз поднимал на нее руку, и она обычно беспрекословно
слушалась его. Бретт рос таким же. Но иногда она просто боялась за мальчика.
Она подошла к окну и увидела, как Бретт бежит к сараю.
Следом трусил с обалделым видом Куджо.
Тихо: «Подержи это, Бретт».
Еще тише: «Сейчас, папа».
Снова начался стук молотка, немилосердный колокольный звон:
«Бом! Бомм! Боммм!» Она представила, как Бретт держит какую-нибудь заклепку.
Муж мусолит «Пэлл-Мэлл» в углу своего тонкого рта, рукава рубашки засучены, он
орудует пятифунтовым тяжелым молотком. И если он пьян… если он промахнется хоть
на сантиметр…
Она уже воображала захлебывающийся крик Бретта, когда
молоток превратит его руку в красное месиво, и закрыла глаза.
Потом опять посмотрела на вещь, которую держала в руке, и
подумала о том, как ее можно использовать. Больше всего на свете она хотела в
Коннектикут, повидать свою сестру Холли. Она не была там уже шесть лет, с лета
74-го – она хорошо помнила то лето, очень тяжелое для нее кроме этой
восхитительной поездки. «Тогда начались все эти ночные странности Бретта –
кошмары, крики и, чаще и чаще, хождение во сне. И в то же лето Джо опять начал
пить. Сомнамбулизм Бретта в конце концов прошел. Пьянство Джо – нет.
Бретту тогда было четыре года, теперь ему исполнилось
десять, и он вряд ли помнил тетю Холли, которая шесть лет назад вышла замуж.
Теперь у нее уже был мальчик, названный по имени мужа, и совсем маленькая
девочка. Черити их еще не видела – только на фотографиях, которые сестра
прислала по почте.
Она боялась сказать об этом Джо. Он устал слушать ее просьбы
на этот счет, и, если она попросит еще раз, он может ее ударить. Последний раз
она заводила разговор насчет Коннектикута шестнадцать месяцев назад. Он
отказался – ему неплохо жилось и в Касл-Роке. Каждый год он с Гэри Педье и
другими приятелями отправлялся на север к Мусхеду поохотиться на оленей.
Следующей осенью он собирался взять с собой и Бретта. Она не хотела отпускать
Бретта на две недели с этими типами, чтобы он слушал их похабные шуточки и наблюдал,
в каких скотов превращаются мужчины от непрерывного пьянства. И к тому же, у
всех заряженные ружья. Рано или поздно это кончится плохо. Пускай, но без ее
сына. Без Бретта.
Молоток медленно, ритмично колотил по металлу. Потом
замолчал. Она слегка расслабилась.
Она знала, что рано или поздно Бретт все равно уйдет с ними,
и она для него исчезнет. Он вступит в их клуб, и она для него тоже станет всего
лишь кухаркой и прачкой. Да, этот день придет, но она хотела отдалить его как
можно дальше.
Быть может, ей удастся удержать его дома хотя бы этой
осенью? Во всяком случае, было бы неплохо до этого съездить с Бреттом в
Коннектикут. Показать ему, как живут… ага, показать ему и посмотреть самой (как
живут приличные люди).
Если Джо отпустит их… но думать об этом не имело смысла. Джо
мог уезжать куда хотел, один или с друзьями, а она не могла, даже с Бреттом.
Таково было одно из главных правил их брака. Поэтому она не могла даже
подумать, как хорошо бы было в Коннектикуте без него, сидящего у Холли на
кухне, дующего свое пиво и бесцеремонно оглядывая мужа Холли своими карими
глазами…
Вдвоем с Бреттом.
Можно даже на автобусе.
Она подумала: «Он хочет, чтобы Бретт в ноябре отправился с
ним на охоту. Может быть, заключить сделку?»
Ее пробрало холодом, действительно ли она согласна на такую
сделку?
Денег хватало – теперь, – но дело не только в деньгах.
Деньги он заберет, и она их больше не увидит. Поэтому нужно выкладывать карты
сразу же. Прямо сейчас.
Мысли побежали быстрее. Стук молотка прекратился. Она
увидела, как Бретт выходит из сарая, и вздохнула с облегчением. Что-то
подсказывало ей, что в этом темном месте, заваленном всякими железками, его в
любой момент может подстерегать опасность.
Нужно найти выход.
Если только у нее хватит смелости.
В руке она держала лотерейный билет и глядела на него снова
и снова, еще не веря своей удаче.
* * *
Когда Стив Кемп вернулся к себе в магазин, он находился в
состоянии бешенства, доходящего до экстаза. Магазин находился в западных
пригородах Касл-Рока, на дороге №11. Он снял помещение у местного фермера,
которого про себя называл Супер-Мудила.
В магазине господствовал громадный железный бак, в котором
Стив варил лак; по размерам в нем можно было сварить целую конгрегацию
миссионеров. Вокруг теснились питомцы Стива: бюро, гардеробы, чайные столики,
книжные шкафы. Воздух пропитывали ароматы краски и лака.
В сумке у него была смена белья: он планировал переодеться
после сеанса любви с этой сучкой. Теперь он швырнул сумку в угол. Она пролетела
через все помещение и плюхнулась на гардероб, как дохлая крыса. Он постоял,
тяжело дыша, вдыхая едкие запахи, рассеянно глядя на три стула, которые обещал
закончить к концу недели. Его пальцы сжались в кулаки. Нижняя губа отвисла. Он
был похож на описавшегося младенца.
– Сука! – выдохнул он и пошел за сумкой. Сперва он хотел
швырнуть ее еще раз, потом изменил свое намерение. Он взял сумку и прошел через
магазин в комнаты. Там было еще жарче. Чертова жара. В кухне куча грязной посуды.
Вокруг зеленого пакета с мусором жужжат мухи. В комнате главным предметом был
большой старый черно-белый «Зенит», подобранный им на свалке. На телевизоре
мертвым сном спал громадный полосатый кот по кличке Берни Карбо.
Писал он обычно в спальне. Постель была разбросана, простыни
давно следовало бы сменить. Независимо от того, как часто он имел дело с
женщинами (а в последние две недели на этом фронте стояло полное затишье), он
мастурбировал почти каждый вечер. Он считал это симптомом творческой активности.
Напротив кровати стоял стол с «Ундервудом» старого образца. Вокруг машинки
громоздились стопки рукописей. Он много писал – стихи, рассказы,
сюрреалистическая пьеса, где все персонажи обходились девятью словами, и роман,
где одно событие рассматривалось с пяти точек зрения. Уже пять лет он не жил в
одном месте достаточно долго, что бы, хотя бы распаковать все свои бумаги.
