Глаза Ронни привыкли к темноте, и им предстало жуткое,
полупризрачное зрелище. Он знал, что ни в коем случае нельзя показывать собаке
свой страх, но все равно начал дрожать. Он не мог сдержаться. Пес был настоящим
чудовищем. Он стоял в глубине сарая. Конечно, это был сенбернар, голова его
опустилась к земле, глаза глядели на них с тупой злобой.
Он не был привязан.
– Медленно отступай, – скомандовал Джо. – Только, ради Бога,
не беги.
Они начали отступать, и пес медленно пошел следом. Он шел
медленно; «Крался» – подумал Ронни. Пес явно не думал отступать, механизм его
рычал и был готов к действию. За каждым их шагом назад следовал его шаг –
вперед.
Хуже всего для Джо Макгрудера был момент, когда они снова
вышли на свет. Это его ослепило. Он не видел пса. Если он сейчас бросится…
Отступая, он наткнулся на борт грузовика. Тут его выдержка
иссякла, и он метнулся к кабине. С другой стороны то же сделал Ронни. Он
нащупал ручку дверцы и потянул ее вниз. Сзади по-прежнему слышалось рычание.
Ручка не поддавалась. Он уже представлял, как пес вырывает клок мяса из его
задницы. Наконец он надавил кнопку, и дверь распахнулась. Он ввалился в кабину,
поглядел в зеркало обзора и увидел, что пес неподвижно стоит около двери. Он
повернулся к Джо, который сидел за рулем и бессмысленно улыбался. Ронни ответил
ему такой же дрожащей улыбкой.
– Просто собака, – сказал Ронни.
– Ага. Лает, да не кусает.
– Ну, поехали отсюда, и пускай сами разбираются со своим
краном.
– Верно.
Они рассмеялись. Джо нажал на газ.
* * *
На полпути в Портленд Ронни сказал, словно про себя:
– Что-то с этим псом не то.
Джо правил, выставив локоть в окошко. Он взглянул на Ронни.
– Я перепугался, а на остальное мне наплевать.
– Была бы это обычная собака, я бы просто дал ей пинка. А в
этой твари не меньше двухсот фунтов, держу пари.
– Может, стоит позвонить Джо Кэмберу, – сказал Ронни
задумчиво. – Сказать про это. Может, будет осторожнее. Как ты думаешь?
– И чем это Джо тебя отблагодарит? – осведомился Джо
Макгрудер с улыбкой.
– Хотя бы не станет ругаться, как ты.
– А меня твоя жена ругает. Я так не умею, честное слово.
– Да ну тебя.
Они рассмеялись. Джо Кэмберу так никто и не позвонил. Когда
они вернулись в Портленд, рабочее время уже заканчивалось. Они минут пятнадцать
заполняли ведомость. Вышел Беласко и спросил, принимал ли груз сам Джо Кэмбер.
«Конечно», – ответил Ронни, и Беласко, который был порядочной сволочью, ушел
обратно. Джо пожелал Ронни удачных выходных и хорошо провести праздник. Ронни
сказал, что планирует запереться дома и не вылезать до понедельника. Они расстались.
Они снова вспомнили про Куджо, только когда прочитали о нем в газетах.
* * *
Вик большую часть дня обговаривал с Роджером детали
предстоящей поездки. Роджер заботился о деталях с какой-то параноидальной
тщательностью.
Он заранее заказал места в гостинице. Их самолет на Бостон
вылетал в 7.10 в понедельник. Вик сказал, что заберет Роджера на своем «Ягуаре»
в 5.30. Он считал, что это слишком рано, но хорошо знал Роджера и все его
пунктики. Говорили тоже в основном о поездке. Вик пока молчал о своей идее,
хотя бумажка с записями лежала у него в кармане куртки. Роджер будет более
восприимчив в дороге.
Вик хотел уйти пораньше, но решил сперва разобрать почту. Их
секретарша, Лиза, улизнула – пошла готовиться к праздникам. Черт, невозможно
заставить секретаршу сидеть на рабочем месте хотя бы до пяти. Вик видел в этом
один из признаков упадка западной цивилизации. Быть может, в этот момент Лиза,
двадцать один год, джинсы в обтяжку, почти полное отсутствие груди, въезжает на
трассу, следуя на юг. Счастливого пути, детка. Вик немного улыбнулся. На его
столе лежало одно-единственное письмо. Он с интересом взял его, заметив сперва
приписку «лично» и потом – необычный почерк на конверте.
Он повертел письмо в руках, чувствуя смутное беспокойство,
вторгающееся в общую усталость. Потом ему казалось, что в тот момент его
охватило странное желание порвать письмо на мелкие кусочки и бросить их в
корзину.
Вместо этого он открыл его и посмотрел на вложенный листок.
Опять квадратные буквы.
Простой текст – всего шесть предложений – сразил его
наповал, как выстрел в сердце. Он скорее упал на свой стул, чем сел. Какое-то
время он ничего не мог понять или осмыслить. Если бы в этот момент вошел
Роджер, он мог бы решить, что у Вика сердечный приступ. Фактически так и было.
Лицо у него стало белее бумаги. Рот приоткрылся. Под глазами проступили
синеватые тени.
Он перечитал записку.
Еще раз.
Сначала его взгляд упал на фразу:
«Ты видел у нее родинку на лобке?»
«Это ошибка, – в смятении думал он. – Никто, кроме меня, про
это не знает… ну, и еще мать. И отец». Потом первый приступ ревности: «Даже ее
бикини не открывает этого… хотя оно совсем крохотное».
Он запустил руку в волосы. Потом положил письмо и обхватил
голову обеими руками, в груди снова возникло ощущение удушья. Ощущение, что
сердце вместо крови нагнетает воздух. Но кроме боли и смятения он чувствовал
еще и испуг.
Потом опять бросилось в глаза и нагло выкрикнуло:
«Я трахал ее, пока дерьмо не полезет».
Теперь его глаза сосредоточились на этой строчке. Он мог
слышать, как в небе над городом пролетает самолет, и думал: «Грубо, как это
грубо». Как удар бандитского ножа. «Я трахал ее, пока дерьмо не полезет», что
за образ! Никакой фантазии. Будто вляпали промеж глаз тем самым дерьмом.
Он с трудом пытался собраться с мыслями и («Я трахал ее») не
мог («пока дерьмо не полезет») этого сделать.
Наконец его глаза перебрались на последнюю строчку, и он
перечитывал ее снова и снова, будто пытаясь вколоть ее в мозг.
«А у тебя есть вопросы?»
Да. У него было много вопросов. Но он не хотел получить на
них ответы.
Новая мысль прочертила его мозг. Что если Роджер не уехал
домой? Часто он просто дремал в офисе. Тем более он мог этим заниматься
сегодня, перед предстоящей поездкой. Эта мысль вызвала у Вика настоящую панику,
он чувствовал себя как подросток, которого застали мастурбирующим в туалете.
Если Роджер выйдет, он сразу увидит, что что-то случилось. Этого нельзя
допустить. Он встал и подошел к окну, из которого открывался вид на их
автостоянку. Ярко-желтого «сивика» Роджера там не было. Он уехал.
