Этим вечером, в понедельник Вик Трентон и Роджер Брикстон
сидели в третьем ряду, сняв от жары куртки и распустив галстуки. Они
просмотрели каждый ролик Профессора Вкусных Каш по пять раз. Всего их было
двадцать, из этого количества три – со злосчастной «Красной клубникой».
Последний ролик закончился полчаса назад, и механик, пожелав
им спокойной ночи, ушел показывать кино в другое место. Через пятнадцать минут
к его пожеланиям присоединил свои президент студии Роб Мартин, добавив, что
если он им понадобится, его двери всегда открыты для них. Но вид у него был мрачный.
Не без оснований. Роб потерял ногу во Вьетнаме и открыл
студию в конце 1970-го на страховку. С тех пор она дышала на ладан, подбирая
крохи со стола более удачливых и хватких собратьев. Вик с Роджером и имели с
ним дело из-за того, что сами действовали таким же образом.
В последний год студия, можно сказать, процветала – и тоже в
немалой степени из-за заказов Шарпа. Но после истории с «Клубникой» двое
клиентов отозвали заказы, и, если «Эд Уоркс» потеряет заказы Шарпа, «Зрячему
образу» тоже придется несладко.
Они сидели и молча курили еще минут пять, когда Роджер
сказал:
– Меня тошнит. Как вижу этого типа за столом, говорящего:
«Ну что ж, все в порядке» и жрущего кашу, так начинает тошнить. Еле вытерпел
все эти ролики.
Он вмял окурок в пепельницу, вделанную в ручку кресла.
Выглядел он, и правда, неважно; лицо приобрело желтоватый оттенок.
– Мне и правда показалось, – сказал он, закуривая новую
сигарету, – что он фальшивит. Не то, чтобы нарочно, но… понимаешь, это как
Джимми Картер, который говорит: «Я никогда не солгу вам». Неудивительно, что
все эти юмористы так за него ухватились. Теперь он кажется мне таким лицемером…
– У меня идея, – сказал Вик тихо.
– Да, ты что-то говорил в самолете. – Роджер без особой
надежды смотрел на него. – Выкладывай.
– Я думаю, нужно сделать еще один сюжет с Профессором. Надо
попробовать уговорить старика. Не сына. Только самого Шарпа.
– Ну, и что он будет рекламировать на этот раз? Крысиный яд
или «Эйджент Орэндж»?
– Да брось ты. Никто никого не травил.
Роджер саркастически усмехнулся.
– Иногда мне кажется, что ты не знаешь, что такое реклама.
Это как таскать волка за хвост. Чуть отпустишь, и он повернется и сожрет тебя.
– Роджер…
– Ведь мы живем в стране, где становится сенсацией, если
«Биг Мак» весит на десять грамм меньше при контрольном завесе. Какой-то
калифорнийский журнальчик вдруг заявляет, что «пинто» слишком легко ломается, и
компания «Форд Моторс» писает в штаны.
– Не надо про «пинто». У моей жены он все время барахлит.
– …И я говорю, что выпускать сейчас Профессора на экран –
все равно, что Никсону опять баллотироваться в президенты. Он скомпрометирован,
Вик, пойми это – он прервался, глядя на Вика. Тот сохранял невозмутимый вид. –
Что ты от него хочешь?
– Чтобы он сказал, что сожалеет.
Роджер обалдело посмотрел на него. Потом откинул голову и
рассмеялся.
– Сожалеет! Вот здорово! Это и есть твоя гениальная идея?
– Погоди, Родж. Дай мне объяснить. Это не то, что ты
думаешь.
– Нет. Именно то. Говори, что хочешь, но я не могу поверить,
что ты это…
– Серьезно. Вполне серьезно. Ты ведь учился. Какова основа
любой рекламы? Зачем она вообще нужна?
– Основа любой рекламы – заставить людей поверить, что им
нужно то-то и то-то.
– Ага. Совершенно верно.
– Ну и что ты хочешь сказать? Что они поверят Профессору или
Никсону, если те пообещают…
– Никсон, Никсон! – воскликнул Вик, сам удивившийся своему
раздражению. – Ты употребил это сравнение уже раз двести и не видишь, что оно тут
совершенно не причем! Никсон был старый жулик, утверждавший, что он честный
человек. А профессор утверждал, что с «Клубникой» все в порядке, и не знал, что
это не так. Не знал, понимаешь? Поэтому он должен показаться на глаза
американцам и объяснить им это. Объяснить, что виноваты изготовители пищевой
краски. Что компания «Шарп» здесь не при чем. Он должен сказать это. И сказать,
что он сожалеет, что люди напуганы, хотя никто не пострадал. Роджер пожал
плечами.
– Что ж, может, в этом и есть смысл. Но ни старик, ни сам на
это не согласится. Они хотят поскорее закопать Про…
– Да, да! – крикнул Вик так, что Роджер вздрогнул. Он
вскочил и принялся нервно ходить взад-вперед по проходу. – Конечно, и они
правы: его надо закопать. Но это не должно быть тайное погребение! Как будто мы
стремимся что-то скрыть, какую-то холеру!
Он склонился к Роджеру, едва не касаясь его лица.
– Нам нужно заставить их понять, что Профессора можно
закопать только средь бела дня. И только пригласив посетителей со всей страны.
Роджер улыбнулся. Увидев эту улыбку, сменившую прежнее
сердито-недоверчивое выражение, Вик был так рад, что даже забыл про Донну и то,
что между ними произошло за последние дни. Работа захватила его, и только потом
он удивился, как он мог в тот момент испытывать такое торжество.
– В конце концов, все это не раз говорил сам Шарп, –
продолжал он. – Но если это скажет Профессор…
– Совсем другой эффект, – пробормотал Роджер.
– Конечно! Старый прием. Сейчас над ним смеются, но если он
выступит с публичным покаянием, публика будет растрогана. Как генерал Макартур.
«Старые солдаты не умирают».
– Макартур, – тихо повторил Роджер. – Что ж, если удастся…
– Нужно добиться, чтобы удалось. Это как в танке – нужно
переть прямо вперед и стоять на своем.
Они просидели там еще около часа, и когда они возвращались в
отель, потные и уставшие, уже совсем стемнело.
– Мама, мы поедем домой? – спросил Тэд.
– Поедем, сынок. Скоро.
Она посмотрела на ключи, торчащие в зажигании. В связке было
еще три ключа: от дома, от гаража, и от багажника «пинто». На кольце болтался
кожаный брелок с выжженным на нем грибом. Она купила этот брелок в апреле в
бриджтонском Универмаге. Тогда, в апреле, она боялась каких-то призраков, не
зная, что реальный страх – это когда тебя с ребенком хочет сожрать бешеный пес.
Она дотронулась до кожаного кружка и отдернула руку.
Она боялась попробовать.
