Он вытащил из-под раковины ящик и выкинул оттуда кастрюли и
сковородки. Они гремели, но не разбивались. Тогда он принялся один за другим
открывать кухонные шкафы и швырять на пол посуду. Сперва это были тарелки,
потом настала очередь стаканов. Среди них он обнаружил набор из восьми рюмочек
для вина, который хранился у Донны с двенадцати лет. Его он растоптал с
особенным наслаждением.
Потом салатница. Большое сервировочное блюдо. Плейер фирмы
«Сейрс», разбившийся с громким треском. Стив Кемп танцевал на всем этом,
чувствуя, как твердый, как камень, член распирает ему штаны. Вена у него на лбу
пульсировала. В углу он отыскал коробку со спиртным, и аккуратно открывая бутылки
одну за одной, швырял их об шкафы. Скоро белые дверцы украсились причудливыми
узорами джина, виски «Джек Дэниелс», «Амаретто» (рождественский подарок от
Роджера и Элсии Брикстонов). Осколки стекла причудливо искрились в легком
свете, падающем в окошко над раковиной.
Стив ворвался в комнату для стирки, выволок оттуда пачки
стирального порошка, отбеливатель в большой синей бутылке, «Лестойл» и «Том
Джоб» и щедро разлил и рассыпал все это по полу.
Он высыпал содержимое последней пачки и заметил на стене записку
Донны:
«Мы с Тэдом уехали в гараж Джо Кэмбера. Скоро вернемся».
Это напомнило ему о реальности. Он был здесь уже полчаса, а
может и больше. В своей ярости он не замечал времени, а теперь пора было
оставлять поле боя. Но сначала он оставит им маленький подарок.
Он стер с доски запись и написал большими квадратными буквами:
«Это тебе, дорогая».
Потом поднялся бегом по лестнице и вошел в спальню. Теперь
он каждую секунду ждал, что зазвонит звонок, и кто-нибудь (какая-нибудь ее
подруга) просунет голову в дверь, как он сам, и спросит: «Эй, кто-нибудь дома?»
Но это лишь прибавило ему возбуждения. Он расстегнул ремень,
спустил штаны и извлек свой член, окруженный порослью рыжеватых волос. Все
произошло быстро; он был слишком возбужден. Два-три резких движения рукой, и он
содрогнулся в оргазме. Сперма вылилась на покрывало.
Он поддернул джинсы, застегнул молнию (едва не прищемив
головку члена – вот было бы смешно! ). Он еще мог наткнуться на кого-нибудь по
дороге, и этому «кому-то» могли чрезвычайно не понравиться его багровое лицо и
выпученные глаза.
Он попытался собраться и успокоиться. Хм, поднятый им шум
мог разбудить мертвого. Зачем только он бил эти горшки? О чем он думал?
Соседи могли услышать.
Но во дворе никого не было. Ничто не нарушало сонного покоя.
Прямо перед ним возвышался забор, отделявший собственность Трентонов от
соседского участка. Справа открывался вид на город, раскинувшийся у подножия
холма. Стив мог видеть пересечение дороги №117 и Хай-стрит и Городской совет,
возвышающийся рядом. Он стоял посреди двора, пытаясь прийти в норму.
Дыхание понемногу замедлялось, краска отлила от лба и щек.
«А что, если она подъедет прямо сейчас?»
Это прогнало все вернувшееся было спокойствие. Он оставил
свою визитную карточку. Если она позвонит в полицию, ему будет худо; но он не
думал, что она решится на такое. Он мог рассказать там слишком много всего.
«Сексуальная жизнь американской домохозяйки, как она есть». Хотя это было бы
безумием. Лучше поскорее убраться отсюда. Может, как-нибудь потом он и позвонит
ей. Спросит, как ей понравилась его работа. Можно будет повеселиться.
Он вышел на улицу и быстрым шагом направился к своему
фургону. Никто не обращал на него внимания. Он влез в фургон, выехал на дорогу
№117 и поехал в направлении Портленда. Там он уплатил пошлину и покатил на юг.
Гнев прошел, и в голову начали приходить здравые мысли – что он сделал, и
придется ли за это отвечать. Он совсем разорил дом. Почему?
Он стал думать. Как школьник, кропотливо выводящий рисунок,
стирая лишнее ластиком, он выстраивал картину случившегося и перестраивал ее,
пока она окончательно не обрела в его сознании приемлемую для него форму.
Доехав до дороги №495, он повернул на запад, к молчаливым
равнинам Айдахо, куда уехал в свое время и Папа Хемингуэй, когда состарился и
смертельно устал. Он чувствовал подъем, который ощущал всякий раз, когда рвал
старые связи и уезжал в другое место. В такие моменты он чувствовал себя почти
что новорожденным, владеющим величайшей в мире свободой – свободой менять свою
жизнь.
Переночевать он остановился в маленьком городке под
названием Твиненхэм. Уснул он легко. Он убедил себя, что разорение дома
Трентонов – не мщение, но акт революционной анархии, направленный против пары
буржуазных свиней, готовых подчиняться любым фашистам, лишь бы те позволили им
наслаждаться своим мещанским раем. Это был почти героический поступок, его
способ сказать «власть народу», что он говорил во всех своих стихах.
Засыпая, он подумал, что первым делом решила Донна, когда
вернулась домой с ребенком. Эта мысль заставила его уснуть с улыбкой на губах.
В полчетвертого Донна поняла, что почтальон сегодня не
приедет.
Она сидела, обняв одной рукой полусонного Тэда. Его губы
распухли от жары, лицо покраснело. Осталось еще немного молока, и скоро она
напоит им Тэда. Солнце в последние три часа пекло невыносимо. Даже с
приоткрытыми окнами температура в машине была не меньше 100. Так бывает, если
надолго оставить машину на солнце, но в нормальных условиях можно открыть окна,
включить вентиляцию, и ехать. «Ехать», – какое сладкое слово!
Она облизала губы.
На короткое время она открывала окна, но боялась оставить их
так. Она могла получить солнечный удар. Жара пугала ее, в первую очередь, из-за
Тэда, но еще больше она боялась, что в окне вдруг снова появится собачья морда,
пускающая слюну и глядящая на нее красными глазами.
В последний раз она открывала окно, когда Куджо уходил в
сарай. Но теперь он вернулся. Он сидел у сарая, опустив голову, и смотрел на
«пинто». Пыль у его лап была влажной от слюны. То и дело он рычал и хватал
зубами воздух, будто ему что-то мерещилось.
«Ну, когда же он сдохнет?»
Донна рассуждала рационально. Она не верила в Монстров из
шкафа; она верила в реальные, осязаемые вещи. Ничего иррационального в
бешенстве сенбернара не было; просто больной пес, укушенный лисой или скунсом.
Он вовсе не был божьим мщением ей, этаким Моби-Диком, четвероногим роком.
Но… она уже совсем решила попытаться добежать до крыльца,
когда он вышел из сарая. Тэд. Нужно подумать о нем. Нельзя больше выжидать. Он
уже стал говорить бессвязно, а глаза его смотрели на нее зачарованно, как у
боксера, получившего серию ударов, и ждущего только последнего, чтобы рухнуть
на ринг. Все это пугало ее и напоминало, что испытанию подвергаются ее
материнские чувства. Тэд не мог ждать. Но он же и удерживал ее в машине, потому
что она боялась оставить его одного.
