Наконец она схватилась за ручку обеими руками и рванула ее
на себя. Дверца закрылась с тем же скрежетом. Она ожидала, что Куджо вот-вот
появится, но его не было.
Донна откинулась на сиденье, дрожа и беззвучно рыдая.
Горячие слезы текли по щекам. Никогда в жизни она так не боялась, даже по ночам
у себя в комнате, когда была маленькой, и ей казалось, что кругом шуршат
громадные пауки. Но теперь страх был сильнее. Нервы совсем расстроены. Нужно
подождать, отдохнуть…
Но она не могла позволить этой навязчивой идее завладеть ей.
Лучшего шанса все равно не будет. Тэд спит, пса не видно.
Если бы он был поблизости, он бы выскочил на звук открываемой дверцы. Он мог
спать в сарае, но там бы он все равно услышал этот шум. Лучшего шанса просто не
может быть.
Логично. Но окончательно убедила ее не логика, а видение
того, как она входит в полутемный, прохладный холл Кэмберов, бросается к
телефону и звонит шерифу Баннермэну. Потом идет на кухню и наливает стакан
холодной воды.
Она снова открыла дверцу, стараясь приглушить скребущий
звук. В душе она умоляла пса посидеть где-нибудь или поскорее сдохнуть.
Она спустила ноги на землю. И понемногу, разминая затекшие
мышцы, встала в полный рост под темнеющим небом.
Птица снова запела где-то поблизости. Потом стало тихо.
* * *
Куджо слышал, как открылась дверца. Когда она открылась в
первый раз, он почти уже выскочил из-за дома, где лежал в полузабытьи. Он почти
уже собрался кинуться на Женщину, причинившую ему эту жуткую боль. Но инстинкт
приказал ему пока подождать. Женщина только пробует, убеждал его инстинкт, и
это оказалось правдой.
По мере того, как болезнь разрушала его нервную систему, как
степной пожар, и уничтожала его привычные мысли и ощущения, его хитрость
неожиданно возрастала. Он был уверен, что в конце концов доберется до Женщины и
Мальчика.
Дважды он отходил от них, бегая к болоту на границе земель
Кэмберов, где, в непосредственной близости от известняковой пещеры с летучими
мышами, журчал ручей. Он ужасно хотел пить, но оба раза вид воды вызывал у него
отвращение. Он хотел убить эту воду, загадить ее, закидать землей. Оба раза эти
чувства гнали его прочь, к Женщине и Мальчику, из-за которых все это случилось.
И больше он от них не уйдет. Он будет ждать, пока не доберется до них. Если
понадобиться, он будет ждать до самого конца света.
Всему виной эта Женщина. Когда она смотрела на него, она
словно говорила: «Да, да. Это я заставила тебя заболеть. Я сделала тебе больно.
Я загнала тебе боль в голову, и в лапы, и в мышцы».
О, убить ее, убить!
Раздался звук. Тихий, но Куджо его услышал. Теперь его уши
были особенно чувствительны к звукам. Он слышал небесные хоры и вопли грешников
из ада. В своем безумии он слышал и реальное, и сверхъестественное.
Это был звук шуршащих камешков.
Куджо напрягся и стал ждать, когда Женщина покажется. Тогда
он убьет ее.
* * *
В доме Трентонов зазвонил телефон.
Он позвонил шесть раз. Восемь. Десять. Замолчал. Чуть позже
о переднюю дверь ударился свежий «Колл», и Билли Фримэн со своим холщовым
мешком на плече покатил дальше, к дому Рэли.
В комнате Тэда дверца шкафа снова открылась, и из нее
пахнуло неописуемым запахом, диким и мертвым.
* * *
Дежурный предложил Вику Трентону подождать и попробовать еще
раз.
– Нет, спасибо, – сказал Вик и повесил трубку. Роджер
смотрел игру «Ред Сокс» по 38-му каналу, сидя на диване в одном белье с
сэндвичем и стаканом молока.
– Из всех твоих привычек, – сказал Вик, – самой худшей мне
кажется разгуливать в подштанниках.
– Поглядите на него, – воскликнул Роджер. – Мужику тридцать
два года, а он все еще называет трусы подштанниками.
– Ну и что?
– Да так, ничего… ты бы еще сказал «панталоны».
– Заткнись, Родж, – угрожающе заявил Вик, улыбаясь. – Иначе
пожалеешь, но будет поздно, – он отхватил половину от сэндвича Роджера и сунул
себе в рот.
– Что за антисанитария, – проворчал тот, стряхивая крошки с
голой волосатой груди. – Что, Донны нет дома?
– Ага. Они с Тэдом, наверное, поехали куда-нибудь
перекусить. Хотел бы я вернуться домой вместо этого чертового Бостона.
– Послушай, – возразил Роджер. – Мы уже вечером будем в
Нью-Йорке. Помнишь, коктейль у Билтмора под часами…
– Плевал я на Билтмора и на его часы. Любой, кто уезжает на
неделю из Мэна в Бостон и Нью-Йорк, особенно в такую жару, рискует свихнуться.
– Пожалуй, ты прав, – сказал Роджер, поворачиваясь к
телевизору, где Боб Стэнли бил штрафной.
– Вкусный сэндвич, – заметил Вик, победно улыбаясь своему
компаньону.
Роджер прижал тарелку с сэндвичем к груди.
– Купи себе еще, бессовестный.
– Куда звонить?
– Шесть-восемь-один. Заказы в номер.
– Пива хочешь? – осведомился Вик, подходя к телефону.
Роджер покачал головой.
– Хватит с меня ланча. Башка болит, желудок болит. Утром
наверняка буду икать. Пей сам.
Вик заказал горячий «пастрами» и две бутылки «Туборга».
Когда он опять посмотрел на Роджера, тот сидел, глядя в телевизор, и плакал.
Сначала Вику показалось, что это просто оптическая иллюзия. Но нет, это были
слезы. Цветной экран отражался в них разноцветными бликами.
Вик стоял возле телефона, раздумывая, спросить ли у Роджера,
что случилось, или сделать вид, что он ничего не заметил. Но Роджер посмотрел
прямо на него, и лицо у него было беззащитным и жалким, как у Тэда, когда тот
падал и ушибался.
– Что мне делать, Вик? – спросил он хрипло.
– Родж, о чем ты…
– Ты знаешь.
– Не волнуйся, Родж. Все…
– Все рушится, и мы оба это знаем. Это воняет, как целый
ящик тухлых яиц. На нашей стороне Роб Мартин. На нашей стороне этот кандидат в
Дом престарелых актеров. На нашей стороне все… кроме тех, кто решает дело.
– Ничего еще не решилось, Родж.
– Элсия даже не понимает, что это все значит. Это моя
работа, это ей скучно. Но она ведь привыкла к Бриджтону, Вик. Ей здесь
нравится. И девочки, у них здесь подружки… И озеро… Они не понимают, что все
это вот-вот накроется…
