Слова застряли у нее во рту. Напротив расписанной сказочными зверями стены стоял Трей.
— Что ты здесь делаешь? — холодно спросила Импрес, когда к ней вернулась способность говорить.
Трей оторвал взгляд от ребенка, которого держал на руках, и Импрес увидела на его глазах слезы.
— Я рассказываю моему сыну о Монтане, — сказал его голос дрожал от переживаемых эмоций.
— Это не твой сын. — Слова были произнесены с такой силой, что, казалось, в комнате сверкнула молния.
Трей с нежной благодарностью подумал, что может простить ей все — за его сына.
Глядя вниз на Макса, что-то счастливо лепечущего на его руках, он оглядел отпечатавшиеся на маленьком личике свои черты и спокойно сказал:
— Чьим же еще он может быть, если не моим?
— Докажи это.
Наступило гробовое молчание.
Трей глубоко вздохнул, глаза сверкнули гневом, желание понять и простить было растоптано несколькими злыми словами.
— Ты стерва, с холодным сердцем. — Его голос был тих, чтобы не беспокоить сына, но в тоне слышалась непримиримость. — Ты скрывала от меня, моего сына.
— Я думала, что ты слишком занят своими подругами и другим своим ребенком. — Она сказала это, воздвигая между ними непроходимую гору.
— Я не собираюсь отчитываться перед тобой за свою жизнь, а что касается ребенка Валерии, то он не мой. — Воздвигнутая ею гора была мгновенно и небрежно срыта до основания, его тон был бесстрастный — короткое напоминание о своей независимости и уже слышанное ею объяснение о ребенке Валерии.
— А все остальные? — спросила она пылко, отказываясь принимать его холодное объяснение.
Его светлые глаза удивленно раскрылись.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь об остальных?
— Других твоих детей. — Она решительно двинулась к нему, длинное платье скользило по ковру с узором из сплетенных цветов. Он не сможет отрицать их всех, по думала она воинственно.
Удивление мгновенно исчезло из его глаз, а решительность сменилась тревогой. Как бы то ни было, он знал, что она не права.
— У меня, их нет, — сказал он.
— Арабелла говорила, что их несколько, — информировала Импрес с поучительной интонацией в голосе, что еще больше раздразнило его.
— Рискну не согласиться с мнением столь квалифицированного эксперта, как Арабелла. Она не посвящена в мои дела, а тем более не может ничего знать о приписываемых мне детях, — голос у него был холодным и отчужденным.
— Я знала, что ты будешь отрицать это, — заявила Импрес, ее собственное представление о Трее и его ответственности было непоколебимо. — Так же, как ты отказываешься признать, что ребенок Валерии твой.
— Но я не отказываюсь от твоего сына, — напомнил он. — Послушай, любой, имеющий глаза, подтвердит мое отцовство.
— Ничего не хочу слышать, — безрассудно ответила Импрес, — пусть даже он будет твоей точной копией.
Ей хотелось опровергнуть его самодовольство, побольнее задеть, так, как он задел ее.
— В самом деле, я едва знаю тебя, — резко заявила она. Он окинул ее с головы до ног холодным взглядом.
— А я нахожу, что знаю вас еще меньше, мадемуазель. После того, как посетил ваше чаепитие. Твои поклонники тянут жребий или ты подбираешь счастливого победителя каждый вечер? — Его губы искривились в пародии на улыбку. — Наверное, это здорово утомительно — оказывать услуги стольким страстно желающим мужчинам.
— Они просто мои друзья, хотя, я уверена, что тебе это трудно понять, — ответила она возмущенно. — Мужчины могут нравиться по разным причинам,
Какой восхитительный подбор слов, подумал Трей с горечью. Очень профессионально, хотя с возмущением очевидный перебор.
— Ты изумительная актриса, дорогая, и всегда стремишься наслаждаться собой.
— Высокомерный подонок!
— Совсем наоборот, мадемуазель. Просто еще один скромный искатель вашего благоволения. — Ленивое высокомерие было заметно снова. — И какое совпадение, — отец твоего ребенка. Неужели этот факт нельзя учесть при жеребьевке? И если «да», то я хотел бы получить свое время прямо сейчас.
Импрес пристально посмотрела на него с изумлением, к которому примешивалась ярость. Прошло несколько длинных секунд, за которые она чуть успокоилась и перевела дыхание.
— Убирайся отсюда! — приказала она.
Трей с любовью смотрел на сына.
— Нет. — Простой ответ никак не соответствовал его восхищению.
— Я позову слуг! — пригрозила Импрес.
Его брови чуть приподнялись.
— И сразу же отправишь их обратно, — сказал он. Трея никогда в жизни не могли испугать слуги.
— Я вызову жандармов!
— Как тебе будет угодно, — ответил он вежливо. — Я верю, что отцовские права во Франции защищены законом.
— Будь ты проклят! — закричала она.
Слуги, жандармы, Макс все перемешалось у нее в голове от ярости.
Лицо Трея было бесстрастным.
— Это чувство, дорогая Импрес, — сказал он очень и очень мягко, — взаимно.
Личико Макса сморщилось от крика его матери, и, немного похныкав, он зашелся в пронзительном крике.
— Он проголодался, — нервно сказала Импрес, делая шаг ближе, немного испуганная, что Трей может не уступить Макса после его замечания, касающегося отцовских прав. Протянув руки к сыну, она ждала в тревоге. Трей всего мгновение колебался, затем, запечатлев поцелуй на лбу сына, протянул его Импрес.
— Теперь, если ты извинишь меня… — едко сказала Импрес, чувствуя себя с Максом на руках в безопасности.
Трей расположился на ближайшем стуле, не обращая внимания на прямой намек уйти.
— Меня не беспокоят извинения, — ответил он лениво. — Это мой первый ребенок, веришь ты этому или нет. Как его зовут?
Импрес размышляла, стоит ли отказаться или продолжать спор, но затем решила, что такая информация не является разглашением тайны.
— Его зовут Макс, — сказала она, назвав только имя, предшествующее другим бесчисленным семейным именам.
— Почему ты так назвала его? — Голос Трея стал заботливым при звуках плача голодного сына, и, разместившись поудобнее, он откинулся назад и скрестил ноги. Он сменил измятый вечерний костюм на серый твидовый сюртук и выглядел очень по-английски в этой неброской одежде, конечно, если не считать эффектных длинных волос.
— Семейное имя, — ответила Импрес кратко, садясь у колыбели напротив Трея. Она предпочла бы не кормить Макса сейчас, но один взгляд на Трея убедил ее, что он способен пересидеть кого угодно. Если бы взглядом можно было убивать, Трей не просидел бы на стуле ни секунды, но, поскольку такой возможности у Импрес не было она начала расстегивать лиф платья.
