— Просто больше нечего делать, — заметил он непринужденно. — И не волнуйся. До восьмой бутылки со мной не будет никаких проблем.
При этих словах кровь отлила от ее лица.
— Значит, тебя это все же беспокоит, не так ли?
Паша покрутил бутылку в ладонях.
— Я тебя совсем не знаю, — произнесла она сдержанно.
— Алкоголь фактически на меня не действует, так что не беспокойся.
— Прости. Дело в том, что… видишь ли, у моего мужа были проблемы, когда он выпивал.
— Ты бы предпочла, чтобы я не пил? Неожиданная мысль для мужчины, привыкшего коротать время за всевозможными пирушками. Его друзья удивились бы, услышав, что он согласен отказаться от спиртного.
— В этом нет необходимости, — тихо пробормотала Трикси. — Я хочу сказать… я уверена, что мне не о чем беспокоиться. — Она виновато улыбнулась. — Немножко забыться не помешает.
— Забудемся вместе? — преложил он, протягивая ей бутылку.
— Не сейчас.
Паша Дюра ей не муж, так что сравнение было нелепым. Словно прочитав ее мысли, Паша сказал с улыбкой:
— Обещаю вести себя хорошо.
И он сдержал обещание, оставаясь истинным джентльменом, несмотря на количество опустошенных бутылок. С природным обаянием он вел с Трикси непринужденную беседу, развлекая ее рассказами о своей семье и скорректированными историями из собственной жизни. Он и ей задавал вопросы, но они не были сугубо личными или нескромными.
Когда, быстро пообедав на почтовой станции, они снова вернулись в экипаж, Трикси, удивленная его умением держать себя в руках и врожденной галантностью, заметила:
— Ты великолепно воспитан. Можно даже подумать, что женщины тебя не интересуют.
Их разговор за едой и в карете носил непринужденный светский характер, был вежливым и безупречно учтивым.
— Я просто считаю часы, дорогая. Знаю, что ты спешишь. А я могу подождать.
— Вот уж не думала, что распутные личности способны себя контролировать, — обронила она.
Раскинувшись перед ней на подушках, с небрежно повязанным галстуком, спутанными темными волосами и томным взглядом, Паша был просто неотразим.
— Этот распутник способен.
— Я заметила.
— Не хочешь ли где-нибудь остановиться? Я сгораю от желания. — Он посмотрел на нее в упор и увидел, что она колеблется.
— Не могу, — произнесла она наконец.
Паша знал, что ей не терпится поскорее оказаться дома.
— Мы могли бы устроиться здесь, — настаивал он, уловив в ее тоне нотки вожделения.
— Здесь? — повторила Трикси с изумлением.
— Да, здесь. До Кале еще десять часов езды.
— Десять часов… — Она осеклась, обдав его горячим дыханием.
— Никто нас не побеспокоит, если я опущу шторки.
Она ощутила зов похоти, словно осознанная ею восхитительная возможность мгновенно проникла и в охваченную волнением плоть.
— Никто?
— Ни одна душа. — Он протянул руку к шторке, и свет солнца исчез.
Трепет предвкушения разогревал ее чувства, отзываясь между ног пульсирующей дрожью, усиливающейся по мере того, как в экипаже становилось темнее.
— Нас не побеспокоят даже на следующей почтовой станции?
— Даже там.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно, — подтвердил Паша. Его слуги были хорошо вышколены. — Хочешь выпить немного вина?
— Думаю, не стоит.
По тому, как натянулись его брюки из тонкой шерстяной ткани, она безошибочно распознала признаки его возбуждения.
Перехватив ее взгляд, Паша спросил:
— Тогда, быть может, что-то другое?
— Если не возражаешь, — прошептала она, потрясенная силой охватившего ее вожделения.
— Господи, конечно, нет. Я мечтал об этом весь день. — Он отставил бутылку, обхватил Трикси за талию и усадил к себе на колени. — Я думал, ты и не вспомнишь об этом. — Разыгрывая джентльмена, он на самом деле едва сдерживал внутренний пожар. — В таком случае, — прошептал он у ее уха, обдав теплом своего дыхания, — давай расстегнем платье.
Он вынул из петельки первую перламутровую пуговку, и Трикси вздрогнула, не в силах сопротивляться могучему зову похоти. Она отчаянно попыталась обуздать свои желания. Занятие любовью в экипаже представлялось ей не только легкомысленным, но и извращенным.
— Может, не стоит, — попыталась она возразить, но в этот момент, расстегнув еще одну пуговичку, Пашины пальцы скользнули в ложбину на ее груди. Его собственнический жест живо напомнил ей о выданной ему прошлой ночью лицензии на право обладать ее телом.
— Тебе будет удобнее без платья. — Паша расстегнул все пуговицы. — И твое тело станет доступнее для совокупления.
Его слова отдавали вульгарностью, однако это не покоробило Трикси. Напротив, пульсирующее биение между ног усилилось. Неуемное плотское желание не укладывалось в рамки респектабельности. Истекая соком, она была готова на все.
— Мы оба знаем, как сильно тебе это нравится.
Он приподнял ее, чтобы сменить позу, и, повернув, усадил верхом себе на колени, сделав еще более доступной. Его возбужденная плоть уперлась ей в ягодицы. Она потерлась о его соблазнительную твердость.
— Как ты выдержала два года? — прошептал он, вытаскивая из рукавов ее руки и спустив платье с плеч.
Он поймал на себе знойный взгляд ее затуманенных фиалковых глаз.
— Я ждала тебя.
— Как мило. — Он приподнял на ней юбки, обнажил розовые бедра и пух на лобке. Погладив золотые волосы, он прошептал:
— Я позабочусь о тебе.
От сладкого обещания и нежного прикосновения его руки Трикси затрепетала, а когда его палец заскользил по влажным складкам, а затем проник внутрь ее словно пронзила молния.
Из-за неплотно прикрытых штор в салон экипажа просачивались нити света, наполняя его рассеянным сиянием заходящего солнца, зажигаясь в глазах Трикси сладострастным огнем. В закатных лучах ее белая кожа казалась золотистой.
— Мне нравится, что ты ждала меня, — задышал он ей в ухо, еще глубже погружая палец. Присоединив к нему второй, он ласкал ее гладкие стенки с таким искусством, что у нее захватило дух. Всхлипнув, она изогнулась под его рукой, желая, чтобы он вошел в нее и проделал с ней все то, на что только он один был способен. Она нащупала пуговицы на его брюках и расстегнула первую, за ней еще одну, потом еще. Накал ее страсти стремительно нарастал, как и скорость, с которой неслись лошади. Ритмичное покачивание коляски лишь увеличивало наслаждение.
— Что, игра окончена, приступим к делу? — Очень довольный, Паша убрал руку.
