— Иначе говоря, призывает следовать ее примеру, — с внезапной холодностью заметил он.
— Прости, я неудачно пошутила.
Макс мрачно нахмурился, но все же взял ее под руку и провел вдоль бесконечной линии слуг, с улыбкой кивая на их приветствия.
— Кстати, — пробормотал он, когда они поднялись на крыльцо Минстер-Хилла, — больше любовников у тебя не будет.
— Да, сэр, как скажете, милорд. Считайте меня вашей покорной служанкой. Не хотите ли, чтобы я заодно и туфли вам почистила? Боюсь, у меня это не получится. Недостатки воспитания, что поделаешь, зато я могу отдавать приказания слугам, если удовольствуетесь этим, милорд.
— Не валяй дурака, — проворчал он, но, тут же осознав, что играет в ее жизни далеко не главную роль, немедленно раскаялся. — Прости меня, я забылся. А если потребуешь от меня начистить туфли, это тоже входило в мое воспитание.
— Будьте уверены, милорд Вейл, что у меня есть куда более важные просьбы.
— Требования, хочешь сказать? — уточнил он.
— После столь непонятного взрыва ревности я старалась быть дипломатичной, но именно требования.
— По крайней мере мы хоть в чем-то согласны, — сухо обронил он.
— В самом главном, милорд. Обещаю никогда не брать другого любовника, но не для того, чтобы угодить тебе. Чтобы угодить себе. Понял?
Она показала ему язык.
На какой-то момент ему вдруг захотелось дать такую же клятву, но, предвидя, чем кончится их роман, он не смог солгать столь откровенно.
— А я обещаю, — сказал он, — сдерживать свою ревность.
Перед ними с театральной торжественностью распахнулись двойные двери, и в вестибюле возникли новые слуги, прервав их беседу.
Макс повел Кристину по внушительному вестибюлю к мраморной лестнице, показывая по пути портреты предков и тоном завзятого гида объясняя историю каждого. Она отвечала в таком же духе: восхищалась художниками, замечала особенности интерьера, то есть вела себя так, как полагалось всякой хорошо воспитанной гостье.
Но когда они следовали за лакеем по казавшемуся бесконечным коридору, она все же прошептала:
— Долго еще?
— Чертовски, — сообщил он и громко осведомился, нравится ли ей восхитительная ваза, стоявшая в стенной нише.
— Шестнадцатый век? — в свою очередь, спросила она.
— Да, самое начало, насколько мне известно.
— Очень мило.
— Я рад, что вам нравится.
Она озорно хихикнула.
— Слугам придется научиться отводить взгляды при встрече с нами, — вздохнул Макс. — Если я захочу поцеловать тебя за пределами нашей спальни, не собираюсь отказывать себе в удовольствии. Если не возражаешь, разумеется.
Он вечно забывал о ее довольно бессвязных представлениях о приличии.
— Между нами далеко не платонические отношения, так что…
— Слава Богу, нет, иначе мне приходилось бы принимать холодную ванну по десять раз на день.
— Хочешь сказать, что действительно способен сдерживать свои желания?
Он мельком взглянул на нее:
— Возможно, нет.
— Даже в холодной воде?
— Даже если бы внезапно нагрянула арктическая пурга.
— Как мило.
— Я рад, что ты так думаешь.
— Насколько сильно?
— Считай, что покажу тебе степень своей радости ровно через пять минут.
— Так долго?
— Черт возьми, нет.
Он подхватил ее на руки, промчался по коридору мимо лакея, и будь прокляты слуги!
Их яростная любовная схватка в этот первый день в Минстер-Хилле ознаменовала начало двухнедельного невыразимого счастья для них обоих. Они не делали ничего и делали все, в зависимости от настроения: иногда не покидали постели, иногда гуляли или часами скакали верхом, как туристы, любующиеся видами. Как любовники, довольствующиеся обществом друг друга.
Как-то вечером они переоделись к ужину и выступили в роли хозяев поместья, и словно малыши, играющие в папу и маму, делали вид, что они почтенные супруги, законные хозяева этого древнего владения. Они даже говорили о детях. О том, что когда-нибудь у них будут двое: мальчик и девочка. И даже выбирали имена и школы, которые те будут посещать.
Кончилось тем, что на глаза Кристины навернулись слезы. Макс, поспешно поднявшись, обошел вокруг гигантского стола, за которым они играли в свою глупую игру, прижал ее к груди, понес наверх мимо слуг и с утонченной нежностью любил остаток вечера и всю ночь. Стремясь, чтобы она забыла свою печаль, а он — что время утекает все быстрее. Так, чтобы осталось лишь безумное наслаждение, наполняющее их умы, сердца и разгоряченные тела.
Чтобы завтра не существовало.
Но завтра наступило с неумолимой реальностью. За ним еще одно, еще… и любовная идиллия подошла к концу.
Проснувшись в объятиях Макса в то самое утро, когда им предстоял отъезд, Кристина тяжело вздохнула, охваченная невыразимой грустью. Напрасно твердила она себе, что любовные романы по природе своей непостоянны, что Макс не может разделить с ней жизнь и что она навсегда сохранит воспоминания о том огромном счастье, которое было у них на двоих.
— Я заказал для тебя солнечный день, — прошептал Макс.
Кристина молча смотрела в его улыбающееся лицо. Как она будет жить без него?!
— Я не заплачу, — пробормотала она, вытирая слезы.
— Я тоже обещал не плакать, — шутливо подтвердил он, хотя мысль о том, что она покинет его, была непереносима.
— Это уже утешение, — кивнула она, растягивая губы в подобии улыбки.
Макс сделал смешную гримасу.
— Придется перенять манеру британцев церемонно поджимать губы.
Кристина невольно хихикнула:
— Ты ничуть не похож на британца.
— Это уже утешение, — передразнил он, довольный, что заставил ее смеяться.
— Ты будешь мне писать?
— Так часто, как только пожелаешь, — ответил он, сам не зная, сможет ли… захочет ли… сумеет ли вынести сознание того, что она живет с другим мужчиной.
— Неплохо бы каждую минуту.
— Что я люблю в тебе, так это твою нетребовательность.
Интересно, он всерьез сказал о любви?
Макс спрашивал себя о том же, но не долго, поскольку не привык предаваться бесплодной печали, и, целуя Кристину, уже думал о том, как в последний раз подарить ей наслаждение.
Этим утром он дал ей только чистое, неомраченное удовольствие, сладостные поцелуи, поцелуи юноши, удивившие и восхитившие ее.
— Жаль, что я не знала тебя, когда мы оба были молоды, — пожаловалась она, лежа на нем полчаса спустя, еще не успокоившись после только что испытанного оргазма.
