Если когда-либо у меня были такие чувства, то теперь я не
замечал их в себе.
У меня в груди гулко стучало сердце, руки отвратительно
подрагивали. У меня появилась трусливая мыслишка, что Эрни может сегодня
попросту не приехать. А затем я увидел знакомый красно-белый кузов Кристины,
свернувшей с дорожки и припарковавшейся на школьной стоянке. За рулем был Эрни,
на нем была школьная куртка. Он не заметил меня и вышел из машины.
«Оставайся на месте, он пройдет мимо, — жарко прошептали все
те же трусливые, малодушные мысли. — Он пройдет мимо, как все остальные, и не
увидит тебя».
Вместо этого я открыл дверцу и вытащил наружу свои костыли.
Затем перенес на них тяжесть своего тела и выпрямился. Из главного здания
донесся первый звонок — Эрни опаздывал в школу. Раньше моя мама говорила, что
он страдал чрезмерной пунктуальностью. Может быть, Лебэй не отличался ею.
Он приближался ко мне, держа книги под мышкой и глядя себе
под ноги. Затем он поднял голову и увидел меня.
Его глаза расширились, и он автоматически повернулся
вполоборота к Кристине.
— Что, за рулем уютнее? — спросил я. Он снова повернулся ко
мне. Рот немного искривился — как будто на язык попало что-то невкусное.
— Как твои культяшки, Дэннис? — спросил он. Джордж Лебэй
намекал, что его брат умел находить у людей их больные места.
Я сделал два шага на костылях и несколько приблизился к
нему. Он улыбался опущенными вниз уголками губ.
— Тебе нравилось, когда Реппертон называл тебя Прыщавой
Рожей? — спросил я. — Тебе это нравилось настолько, что ты решил применять его
манеры к другим людям?
Мои слова что-то в нем задели — может быть, задели что-то в
его глазах, — но на губах осталась все та же усмешка. Мне становилось холодно.
Я не надел перчаток, и руки, сжавшие перекладины костылей, постепенно начали
цепенеть. Мы оба выдыхали белый пар, быстро растворявшийся в морозном воздухе.
— Ты помнишь, как в пятом классе Томми Денинджер называл
тебя Жабой? — повысив голос, еще раз спросил я. Злоба не входила в мои планы,
но я не мог сдержать себя. — Тебе это нравилось? А помнишь ли, как Лэд Смит
гнался за тобой по улице и я встал на его дороге, чтобы спасти тебя? Ты ведь
там был, Эрни. Этот парень, Лебэй, пришел гораздо позже. Раньше нас было только
двое.
И вновь попадание. Четверть оборота в сторону Кристины — вот
кого ему не хватает.
— Вот кого тебе не хватает, да? — продолжал я. — Парень, ты
без нее тоже, как без костылей.
— Не знаю, о чем ты тут болтаешь, — хрипло проговорил он. —
Ты похитил мою девушку. Это главное. Ты все делал за моей спиной… Ты говнюк,
такой же, как все. — Теперь он смотрел на меня, его глаза пылали яростью. — Я
думал, что могу доверять тебе, а оказалось, что ты хуже, чем Реппертон, — хуже,
чем все остальные. — Он шагнул ко мне и, начиная свирепеть, выкрикнул:
— Ты похитил ее, говнюк!
— Нельзя похитить то, от чего ты сам отказался, — сказал я.
— О чем ты болтаешь?!
— Я болтаю о том вечере, когда она задыхалась в твоей
машине. О том вечере, когда Кристина пыталась убить ее. О том вечере, когда ты
назвал ее сукой и велел убраться куда подальше.
— Этого никогда не было. Ты лжешь! Проклятый лжец!
— С кем я разговариваю? — спросил я.
— Не важно! — Его серые глаза казались огромными за стеклами
очков. — Не важно, с кем ты болтаешь! Ты говнюк, ты дерьмовый говнюк и лгун.
Это грязная ложь! Ничего другого я и не ожидал от такого вонючего лгуна, как
ты!
Еще один шаг навстречу. Его бледное лицо медленно
покрывалось багровыми пятнами.
— Эрни, ты разучился расписываться своим прежним почерком.
— Заткнись, Дэннис.
— Твой отец говорит, что в доме ты как чужой.
— Парень, я предупреждаю тебя.
— Излишний труд, — сказал я. — Я и так знаю, что должно
произойти. И Ли тоже знает. То же самое, что произошло с Бадди Реппертоном,
Уиллом Дарнеллом и остальными. Ведь ты уже не Эрни. Ведь ты — Лебэй? Ну, так
покажись, дай я взгляну на тебя. Я тебя уже видел. Я видел тебя в новогоднюю
ночь и вчера, рядом с кафе. Я знаю, что ты здесь, к чему же ты прячешься?
И он показался… но только лицо Эрни не совсем исчезло, и это
было ужаснее всех черепов и страхов, которыми полны детские комиксы. Лицо Эрни
изменилось. Сначала на губах расцвела глумливая ухмылка. Все остальное
появилось с последовательностью, которую я ожидал. Наконец я увидел Ролланда
Лебэя таким, каким его видел маленький Джордж.
Я помню о нем только одну вещь, но помню ее очень хорошо.
Его злобу. Его постоянную злобу.
Он приближался ко мне.
У меня было время только на то, чтобы подумать о широком
шраме на локте Джорджа Лебэя. Он оттолкнул меня, а потом вернулся и швырнул на
ограду. Я почти слышал тот крик четырнадцатилетнего Ролланда: «Не путайся у
меня под ногами, сопляк! Слышишь, не стой на моей дороге!»
Я видел перед собой Лебэя — человека, который никогда не
отступал от своего. Задумайтесь: он никогда ни перед чем не отступал.
— Победи его, Эрни, — сказал я. — Слишком долго ему
уступали. Победи, убей его, заставь вы…
Он взмахнул ногой и выбил из-под меня правый костыль. Я
сделал усилие, удержался… и тогда он выбил левый костыль. Я упал на утоптанный
снег. Он сделал еще один шаг и встал надо мной. Его лицо было твердым и чужим.
— Скоро ты получишь то, чего хочешь, — равнодушно произнес
он.
— Эрни, — выдохнул я, — ты помнишь муравьиные города? Эрни,
ты меня слышишь? Этот вонючий ублюдок никогда не строил муравьиных городов. У
него за всю его поганую жизнь не было ни одного друга.
И вдруг его спокойствие оказалось потревоженным. Его лицо —
оно замутилось. Не знаю, каким еще словом можно передать то, что я увидел.
Лебэй не сразу исчез. Он рассвирепел, почувствовав какое-то внутреннее
сопротивление. Затем появился Эрни — обессиленный, пристыженный, но больше того
— отчаянно несчастный. Затем его вновь сменил Лебэй, занесший ногу для удара по
моей не защищенной ничем голове. Затем опять был Эрни, мой друг Эрни, одной
рукой отбросивший волосы со лба, как он обычно делал в минуту смущения, и это
Эрни говорил:
— Ох, Дэннис… Дэннис… прости… я так виноват.
— Слишком поздно извиняться, друг, — сказал я. Медленно, с
большим трудом я поднялся и вновь встал на костыли. Эрни ни одним движением не
пытался помочь мне, он стоял спиной к машине и смотрел на меня широко
раскрытыми глазами.
